— Не вижу твоей вины в том, что ты сделал, Большой Дэнни. Ни один живой человек не смог бы сделать больше.

Все успокоились и заулыбались. Затем Нед спросил:

— Вы говорили серьезно, обещая нам корабль, капитан?

Сакина встала.

— На сегодня довольно. Он должен набраться сил, прежде чем вы снова приметесь изнурять его. Уходите. Завтра придете снова.

Все по очереди подходили к Хэлу, пожимали ему руку и бормотали что-нибудь нечленораздельное и уходили в темноту, к другим хижинам на дне долины. Когда вышел последний, Сакина подбросила в огонь свежее кедровое полено, потом подошла и села рядом с Хэлом.

Естественно, Хэл собственнически обнял ее за плечи. Она прижалась к нему гибким телом и положила голову на плечо. Удовлетворенно вздохнула, и некоторое время оба молчали.

— Я хотела бы провести так рядом с тобой всю жизнь, но звезды могут этого не позволить, — прошептала она. — Время нашей любви может оказаться коротким, как зимний день.

— Не говори так, — приказал Хэл. — Никогда.

Оба посмотрели на звезды; здесь, высоко в горах, те были такими яркими, что освещали небо жемчужным светом, как в раковине, только что добытой из моря. Хэл смотрел на звезды и думал над словами Сакины. Его охватили безнадежность и печаль. Он вздрогнул.

Она сразу выпрямилась и негромко сказала:

— Ты замерз. Иди сюда, Гандвейн.

Она помогла ему встать и провела в глубину хижины, к тюфяку у дальней стены. Уложила, зажгла маленькую глиняную масляную лампу и поставила ее на полку в скальной стене. Потом прошла к огню и сняла с углей глиняный котелок с водой. Налила горячей воды в пустую миску и разбавляла холодной из горшка у двери, пока температура ее не удовлетворила.

Двигалась Сакина спокойно и неторопливо. Хэл, опираясь на локоть, наблюдал за ней. Она поставила миску с теплой водой на пол в центре, потом налила несколько капель вина из фляжки и размешала рукой. Хэл ощутил в паре легкий аромат.

Сакина встала, подошла к двери, завесила ее львиной шкурой, потом вернулась и встала над чашей с ароматной водой. Извлекла дикие цветы из волос и бросила на одеяло к ногам Хэла. Не глядя на него, распустила длинные волосы и расчесывала их, пока они не засверкали, как обсидиан. Расчесываясь, она запела на своем языке — была это колыбельная или любовная песня, Хэл не знал. Пела она мелодичным голосом, который успокаивал и восхищал Хэла.

Сакина отложила гребень и спустила платье с плеч. Ее кожа блестела в желтом свете лампы, груди были свежи, как маленькие золотые груши. Когда она повернулась к нему, Хэл пожалел, что эти груди были скрыты от него раньше. Песня изменилась, в ней зазвучали нотки радости и возбуждения.