Она погрузилась в воспоминания. На узком, резко очерченном лице не было и следа былой жестокости. Джервасу показалось, что ее темные глаза погрустнели и повлажнели. Скорей всего, мыслями она была в прошлом с отважным адмиралом, любившим ее и сложившим голову из-за безрассудства своей любви; с другом адмирала, который ради любви к нему, готовности служить ему и юной принцессе тоже рисковал сложить голову на плахе. Потом, словно очнувшись, она спросила ждавшего ее ответа джентльмена:

– Так какую же историю вы собираетесь мне рассказать? Начинайте, дитя мое. Я слушаю.

Сэр Джервас повел рассказ кратко, красноречиво и страстно. Лорд Уолсингем прервал его лишь раз при упоминании, что испанец, сдавшись в плен, стал скорее гостем в поместье Тревеньон, а не пленником.

– Но это же противозаконно! – вскричал он. – Мы должны принять меры…

– Примите меры и попридержите язык, сэр, – оборвала его королева.

Больше его не прерывали. Джервас довел свой рассказ до конца, все больше распаляясь от гнева, и возбуждение Джерваса передалось слушателям – королеве, ее фрейлинам и даже хладнокровному лорду Уолсингему. Когда Джервас наконец смолк, королева стукнула ладонями по подлокотникам кресла и поднялась.

– Клянусь Богом! – яростно выкрикнула она, побледнев под слоем румян. – Наглость этих испанцев переходит все границы! Неужто их бесчинствам не будет положен предел? Что же, мы будем и дальше сносить все молча, Уолсингем? Испанца выбрасывает после кораблекрушения на мой берег, и он позволяет себе подобное надругательство! Клянусь Небом, они узнают, какие длинные руки у девственницы, защищающей другую девственницу, как тяжела рука женщины, мстящей за другую женщину. Почувствуют, будь они прокляты! Уолсингем, созовите… Нет-нет. Погодите!

Королева, постукивая каблучками, прошла через гостиную к окну, и сидевшие там фрейлины встали при ее приближении. Королева извлекла откуда-то маленькую серебряную шпильку. Ее раздражали кусочки цуката, застрявшие в зубах. Избавившись от них, королева задумчиво постучала шпилькой по оконному стеклу.

Рассказ тронул королеву сильнее, чем Джервас мог надеяться. Как ни возмутительно было само надругательство, оно усугублялось тем, что жертвой стала дочь Роджера Тревеньона. Королева приняла эту историю так близко к сердцу, ибо воспоминания о дорогом друге юности и возлюбленном пробудили в ней нежность, а рассказчик был рослым красивым юношей, к тому же влюбленным.

Наконец она отошла от окна в весьма раздраженном расположении духа, но это раздражение было вызвано не тем, к кому она обратилась: