Смуглое лицо де Баца посуровело.

– Сударь, вы сказали очень много слов, вместо того чтобы просто ответить «нет». Вы меня разочаровали. Я считал вас человеком действия, способным на смелые поступки, а вы всего-навсего… теоретик.

– Всякая практика основывается на теории, господин де Бац. Я не вполне понимаю, что и как вы предлагаете осуществить. Но в любом случае это дело не по мне.

Полковник поморщился.

– Что ж, быть посему. Не стану скрывать, что я сожалею о вашем отказе. Возможно, вас не удивит, сударь, – хотя это и выглядит невероятно, – что я не нашел здесь и дюжины дворян, готовых принять участие в этом рискованном деле. Когда вы назвали себя монархистом, я было воспрянул духом, так как, по мне, вы один стоите двух десятков этих бездельников. Даже исколесив всю Францию вдоль и поперек, я вряд ли найду человека, более подходящего для моих планов.

– Господин де Бац, вы мне льстите.

– Нисколько. Вы обладаете качествами, необходимыми для выполнения подобной задачи. Кроме того, в Париже у вас есть друзья, облеченные властью. Они могли бы помочь вам выпутаться из затруднительного положения, если бы вы в него попали.

Андре-Луи покачал головой.

– Вы переоцениваете и мои способности, и мое влияние на недавних товарищей. Как я уже сказал, сударь, это дело не по мне.

– А жаль! – холодно заключил де Бац и удалился, оставив Андре-Луи с ощущением потери единственного шанса обрести друга здесь, в Шенборнлусте.

Глава IV Революционер

Глава IV

Революционер

В Кобленце потянулись дни томительного ожидания. Их тоскливое однообразие усиливалось дождливой погодой, которая держала Андре-Луи в четырех стенах.

Мадемуазель де Керкадью этого не замечала. Красота, живость и приветливость нрава новоиспеченной фрейлины снискали ей всеобщую симпатию и теплый прием при дворе. Она пользовалась особым расположением их высочеств, и даже госпожа де Бальби была с ней необыкновенно любезна и предупредительна. Что же касается придворных из окружения принца, поговаривали, что по крайней мере половина этих господ влюблены в мадемуазель и соперничают друг с другом за ее благосклонность.

Такое положение вещей наполняло радостью всех, кроме Андре-Луи, который тяготился праздностью и бесцельностью пребывания в этом кругу, куда его забросила судьба и где он чувствовал себя лишним. И тут неожиданно произошло событие, давшее хоть какую-то пищу его уму.

Как-то вечером Андре-Луи вышел подышать свежим воздухом. Только он, с его неугомонностью, мог отправиться на прогулку в такую слякоть. Ветер утих, вокруг сделалось душно. Лесистые Пфаффендорфские холмы на противоположном берегу Рейна на фоне мрачных дождевых туч приобрели серо-стальной цвет. Андре-Луи шагал вдоль желтой, вспученной реки, мимо понтонного моста, за которым маячила громада Эренбрайтштайна – мрачной крепости, похожей на вытянутое серое недремлющее чудовище. Молодой человек достиг места слияния двух рек, давшего название Кобленцу,[190] и повернул налево, направившись вдоль притока Рейна, Мозеля. Уже в сумерках он ступил на узкие улочки Альтер-Грабена и свернул за угол, на улицу, что вела прямо к Либфраукирхе, и столкнулся нос к носу с каким-то прохожим; тот остановился, застыл на месте как вкопанный, потом бочком обошел Андре-Луи и ускоренным шагом двинулся прочь.