На следующее утро они вдвоем предстали перед воротами тюрьмы Палау-Менор, где в подземелье томился Барух.

Стражник у входа, взяв документ и увидев печать графини, попросил их немного подождать, а сам направился в караульное помещение, чтобы доложить об их приходе начальнику. Вскоре тот вышел навстречу с пергаментом в руке. Это оказался старый солдат, выбившийся в офицеры благодаря боевым заслугам, о чем свидетельствовали два бледных шрама, пересекавших лицо.

— Мы с вами случайно не знакомы? — спросил он у падре Льобета.

— Не исключено: в этой трижды грешной Барселоне все так или иначе знают друг друга.

— Вы не похожи на священника.

— Я не всегда им был.

— И где же носило вашу милость, прежде чем вы пришли к Богу? — осведомился тюремщик.

— Я прошёл множество дорог и побывал в самых разных переделках.

Но стражник не сдавался.

— Ну конечно, я встречал вас прежде — правда, в другом обличье. Вы случайно не участвовали в той заварушке с Миром Герибертом?

— Да, я был там, но не в качестве священника.

Лицо стражника неожиданно просветлело.

— А еще вы сражались под Вальфермосой.

— И под Вальфермосой, и во многих других местах, — ответил Эудальд. — Мы сражались там вместе с отцом моего друга.

Начальник стражи внимательно взглянул на Марти.

— Напомните мне, как звали вашего отца.

— Гийем Барбани де Горб.

Начальник стражи посмотрел на него, словно увидел привидение. Он вновь взглянул на Льобета, после чего повернулся к Марти.

— Во имя бороды святого Петра! Теперь припоминаю: вы были не разлей вода, словно нитка с иголкой... В тот день, когда в меня метнули дротик, — он указал на один из своих шрамов, — ваш отец вынес меня из боя. Славные были времена — не то, что сейчас, когда любая марионетка, пресмыкаясь при дворе, за считанные месяцы добивается большего, чем мы — за долгие годы службы на границе.

— Я рад нашей встрече, — произнес Льобет. — Всегда приятно встретить старых знакомых.