Через минуту послышался ее тихий голос, охрипший от слез.

— Спасибо, Омар, мне ничего не нужно.

— Это не Омар, это я, — откликнулся Марти. — Пожалуйста, откройте.

Негромко щелкнула задвижка, и дверь приоткрылась. Марти пришел в ужас при виде лица Руфи. Спутанная масса черных волос спадала на ее бледное, изможденное лицо, а в покрасневших от слез глазах застыло отчаяние.

— Вы позволите? — спросил он.

Девушка посторонилась, чтобы он мог войти.

Едва войдя в ее комнату, Макси почувствовал, какая боль, должно быть, поселилась в нежном и беззащитном сердце девушки. Он готов был отдать полжизни, чтобы взять в ладони ее лицо и покрыть его поцелуями, но увы! — это было единственное, чего он не мог сделать. На смятой постели еще сохранился след ее тела, а на столе стоял поднос с нетронутой едой, который Андреу Кодина принес для нее с кухни от Марионы, приготовившей для Руфи лучшие блюда.

— Руфь, так нельзя, — мягко произнёс Марти. — С позавчерашнего дня вы не проглотили не кусочка.

— Прошу вас, Марти, не заставляйте меня! Что бы я ни делала, все напоминает об отце.

— Не думаю, что ваш отец хотел бы, чтобы вы морили себя голодом. Так что все-таки поешьте.

— Когда похороны? — спросила она.

— В среду вечером.

— Я хочу быть там.

— Вы же знаете, насколько это опасно. Вы не должны...

— Я и сама знаю, что не могу вернуться в дом отца, поскольку это всех обесчестит. Но никто не мешает мне прийти на кладбище Монжуик.

— Я бы вам не советовал. Тем самым вы дадите повод врагам семьи Бенвенистов донести на вас.

— Там будут моя мама и сестры, — напомнила Руфь. — Я знаю, что их мужья считают меня опозоренной, но мне на это наплевать. Я хочу послать отцу последний поцелуй — пусть даже издалека, а если повезёт, то положить на крышку его гроба лепестки белых роз из сада, который он так любил.

Подавив глубокий вздох, Марти кивнул.

— Хорошо, пусть будет так. Я не могу отказать вам в просьбе, но вы должны отдохнуть и хоть что-нибудь съесть.

— Обещаю, что сделаю это, если вы дадите слово, что позволите мне пойти на похороны.