У некоторых, как у Улафа, были там семьи, и Сигурд подумал, что в каком-то смысле это даже хуже, чем остаться лишь с призраками, как случилось с ним. Эти мужчины знали, что никогда не увидят жен и не обнимут детей, не подвергая их жестокому риску. Возможно, когда все закончится – и если они переживут предстоящие испытания, – им удастся забрать свои семьи и начать новую жизнь в другом месте, на далеком острове, куда не смогут добраться конунги и ярлы. Но сначала будет пролито много крови.

Сигурд молча стоял на корме, пока они проплывали мимо знакомых шхер и берега, исхлестанного волнами. Ему даже удалось разглядеть небольшую бухту и причал, у которого когда-то швартовались могучие корабли ярла Харальда – «Рейнен», «Морской орел» и «Олененок». «И пусть они, точно раскаленный камень, жгут руки тем, кто их захватил», – подумал Сигурд, переводя взгляд со своей команды на берег и размышляя о том, как странно, что за покрытыми мхом скалами, за березовым и сосновым лесом и холмами, где бродят овцы, уже не стоит «Дубовый шлем», дом его отца. И пусть его соратники смотрят на то, что потеряли, точно вороны, клюющие мертвую плоть, отделяя ее от костей. Пусть знают, за что сражаются.

Что же до его новой команды, братья Бьорн и Бьярни хотят мести, и Сигурд понимал их, как никто другой. Другие, вроде Уббы, Агнара Охотника и Карстена Рикра, готовы вступить в кровавую схватку ради серебра, и Сигурд дал себе слово позаботиться о том, чтобы они его получили. Он посмотрел на Вальгерду, сидевшую на палубе на корме и водившую точильным камнем по лезвию меча; ноги валькирии свисали в открытый трюм «Морской свиньи». Сигурд не знал, почему она присоединилась к нему, но понимал, что Вальгерда является ястребом из его видения, и верил, что их пути были переплетены изначально. И даже если во всем виноват его усталый разум, не вызывало сомнений, что она превосходный боец и владеет клинком не хуже любого мужчины, а значит, будет им полезна, даже если Локер и некоторые другие недовольно ворчат.

И еще Песнь Ворона. Да, Сигурд действительно обещал распять скальда, если тот не согласится отправиться с ними, но за этим стояло нечто большее. Хагал сопровождал их с самого начала истории. Он питался горем и радостью, которые живут в широко раскрытых глазах и на объятых ужасом лицах людей; в усмешках, что они прячут в бороду, а еще в поднятых бровях тех, кто собирался послушать его саги. У него не было дома, его не связывали клятвы, он проводил жизнь, переходя от одного очага к другому, в бесконечной череде выпитых кубков меда.