После боя мужчины нередко чувствуют подъем всех сил, частично из-за того, что просто остались в живых, а еще потому, что зверь, в которого превращается каждый воин во время сражения, уходит далеко не сразу. Но сейчас все помалкивали, и Сигурд понимал, что победа полна горечи.

Он посмотрел на лежавших в собственном дерьме мертвецов, кожа которых стала такой же серой, как их бороды.

– Эти люди заслужили большего, Асгот, – сказал он.

– А кто из них ярл Хакон? – спросил годи.

Сигурд покачал головой.

– Брандинги превратился в живого мертвеца, лежащего на кровати у очага. Его ничтожный сын Тенгил рассчитывал отдать меня Рандверу в качестве свадебного подарка.

Губы Асгота изогнулись под седыми усами.

– Хитрый замысел, но все закончилось для него не слишком удачно.

Сигурд указал скрамасаксом в сторону дома у них за спиной.

– Он все еще внутри. Тенгил очень быстро бегает для толстяка.

В глазах Асгота загорелся огонь. Гибельный острый нож, которым годи вспарывал горло животным, а иногда и людям, что-то шептал своему владельцу.

– Нет, Асгот, – сказал Сигурд, – Один не скажет тебе за него спасибо.

– Да, Асгот, Сигурд прав. Я видел подонков, у которых было больше чести, чем у Тенгила, – вмешался Улаф. – Он не стоит того, чтобы ты испачкал в его крови свой нож.

Годи приподнял бровь.

– И старики умирали за него?

– Не думаю, что за него, – ответил Улаф.

– Они продолжали сражаться за своего ярла, – объяснил Сигурд.

– И гордость помешала им поступить иначе; они боялись, что их обвинят в недостатке мужества.

– А теперь они будут сражаться за Сигурда, – продолжал Улаф, кивком показав на Хаука и четверку его людей, опустивших щиты, но все еще сжимавших копья.

Сгрудившись, они о чем-то спорили – вероятно, решали судьбу Тенгила.