Это не означает, что мы внезапно набьемся обратно в города или начнем обитать в экономящих пространство высотках. И вряд ли мы начнем шустро строить новые города. Нет, это значит, что пригороды станут более городскими, там появятся места для прогулок и социализации, работы и покупок. Это вовсе не утопическая мечта о приятном пригороде; это описание того способа, с помощью которого люди и места реагируют на изменения условий. Когда вы не можете доехать до города, молла или развлекательного центра, то вам придется разместить все это рядом. В США существует движение к тому, что можно назвать «урбанистические пригороды»: компактные пригороды, которые предлагают миллениалам более городской стиль жизни в пригородах, с ночной и уличной жизнью, кафе, ресторанами, барами, парками и школами – все в пешей доступности. Человек – урбанистический вид: наше желание жить совместно будет эволюционировать и принимать новые формы[581].

Новый город будет состоять из множества локальных урбанистических центров, из самодостаточных поселков. Ирония в том, что одним из лучших образцов такого подхода является Лос-Анджелес, который развивался как образцовый метрополис ХХ века. Была задумана не только его низкая плотность, опора на автомобиль и максимальная легкость передвижения, но также простота. Можно сказать, что ЛА был задуман как противоядие хаотическому, неряшливому городу эпохи промышленной революции; в мегаполисе нового типа жилье, промышленность, коммерция, торговля и отдых должны быть разделены по специальным, монолитным и компактным ареалам. Метрополис формировался вокруг двух элементов – шоссе и частного дома на семью. Отсутствие индивидуальности, которую отметили критики, стало результатом этой тенденции – которая никоим образом не ограничена Лос-Анджелесом – санации городов, попытками упорядочить беспорядок.

Но из носителя стандартов урбанизации ХХ века Лос-Анджелес неким любопытным образом стал пионером изменений, ведущих нас к городу следующего, XXI столетия. Многие его пригороды стали понемногу более городскими по характеру, более плотно населенными. Это не было предписано планами, стало результатом неформальной активности на уровне улицы и района.

Ко второму десятилетию нашего века Лос-Анджелес стал в большинстве своем испаноговорящим. Миллионы новых жителей принесли с собой совершенно новую концепцию того, как вести себя в городе. Латиноамериканские иммигранты и их потомки владеют значительно меньшим количеством автомобилей, чем другие группы населения. Они также куда в большей степени заинтересованы в публичной жизни на уровне улицы и куда более общительны. Они адаптировались к Лос-Анджелесу, но адаптировали и свои районы к собственным потребностям. Латиноурбанизм, как его называют, трансформировал районы ЛА, придал им вид общественных пространств, где люди гуляют, разговаривают и собираются. Он проявляет себя на передних дворах, которые становятся частью социального пространства улицы, в результате чего интровертное калифорнийское ранчо превращается в экстравертный латиноамериканский дом, служащий базой для многочисленных интеракций. Он находит выражение в колоритных дешевых магазинчиках, что выстроились в ряды, в граффити, в палатках, где продают такос, в грузовичках loncheros и вечеринках в парках. Пятьдесят тысяч неофициальных уличных торговцев Лос-Анджелеса превращают улицы и парки в импровизированные рынки и площади, где люди скорее задержатся, чем промчатся насквозь[582].