* * *

Настал тот день, когда Тангейзер проснулся и понял, без особых на то причин, что все прошло, он выздоровел: ослабевший и исхудавший до костей, он был свободен от всего того, что его мучило. Он взглянул на эфиопа и понял, что тот тоже это понимает. Тангейзер поднялся с постели на трясущиеся ноги и вышел в дневной свет, эфиоп шел рядом с ним. Шатер Аббаса был разбит на холме над долиной Марса, широкой плоской равниной между холмом Скиберрас и высотами Коррадино, на побережье напротив Большой гавани. По всей Марсе были разбросаны лагерные постройки турок — бивуаки, кухни и склады продовольствия — и расползалось пятно полевого госпиталя, где те, кому повезло меньше, чем Тангейзеру, лежали, умирая, под обрывками холстин, под припекающим летним солнцем. Они с эфиопом, пройдя с четверть мили, добрели до края холма и оттуда смотрели на то, что, кажется, было сильно похоже на очертания горы Этны.

Плотное серое облако повисло над прибрежной панорамой полуостровов и заливов, а поднимающиеся струи дыма и следы от пушечных выстрелов образовывали спицы гигантского колеса, включающего в себя мыс Виселиц, крепость Сент-Эльмо, высоты Скиберрас, Сальваторе, Маргарита и Коррадино, где они находились. В центре этого колеса убийственной ярости находились Эль-Борго и Лизола, в свою очередь трещащие и вспыхивающие мушкетными и пушечными выстрелами. Вопль разорвал утро, и легионы султана двинулись через равнину Гранд-Терре, через заваленные трупами рвы, чтобы ринуться на черные от копоти бастионы следующей крепости. Лестницы взмыли вверх, а горшки с греческим огнем и огненные обручи полетели вниз, и кровавая рукопашная завязалась по всему периметру покалеченной стены.

После заточения в лишенной ощущения времени розовой утробе безумное бурление внизу казалось Тангейзеру нелепой галлюцинацией из какого-то иного мира, дьявольской комедией, в которую актеры завлечены обманом.

Но все происходило в этом мире, в его мире прежде всего; и осознание того, что скоро ему придется вернуться обратно, под одним флагом или под другим, наполняло Тангейзера страхом и тошнотой и острым желанием снова впасть в то беспомощное состояние, из которого он недавно выбрался. Тангейзер бросил взгляд на эфиопа и успел застать его врасплох. У чернокожего пленника был вид кота, сидящего на окошке и наблюдающего, как две соперничающие своры собак грызутся внизу, на улице. Он посмотрел на Тангейзера, увидел, что тот все понял, затем развернулся и двинулся обратно к лагерю.

Тангейзер смотрел ему вслед. Его тошнота перешла в голод. Животный, неистовый голод. Жажду мяса. Он не стал оглядываться на поле боя. Если Религии суждено потерпеть поражение, этот день подходит для такого дела не хуже любого другого. Очевидно, именно такие надежды возлагал на сегодняшнее наступление Мустафа. Тангейзер отправился поискать какой-нибудь завтрак. На кухне он узнал, что сегодня второе августа, значит, он провел в шатре приблизительно шесть недель. Вернувшись с кухни, он обнаружил, что эфиоп исчез, и больше Тангейзер ни разу его не видел.