Они увидели, как Тангейзер остановил золотого коня. Анаклето рванулся к нему. Они увидели, как Тангейзер взмахнул руками под головой, и заметили, как блеснуло на солнце дуло его нарезного ружья. Они увидели, как дым и пламя вырвались из дула, и Анаклето вывалился из седла назад. Затем они услышали выстрел, который отразился эхом от усеянного костями склона. Они увидели, как Тангейзер развернул ружье дулом вверх, увидели, как поднес флягу с порохом к стволу. Увидели, как Анаклето перекатился на живот и поднялся на четвереньки. Увидели, как Тангейзер забил в ствол пулю, потом положил заряженное ружье на колени и вытащил меч. Он заставил золотистого коня сделать шаг вперед. Они увидели, как сверкнул, поднимаясь и опускаясь, меч, и Анаклето упал вперед, что-то покатилось с его плеч и остановилось в пыли.

С каким-то странным удовлетворением, от которого у Орланду по спине прошел холодок, Людовико произнес:

— Вот здесь заканчивается моя повесть. Но, даже дописывая самый конец, человек может выбирать, каким он будет. Особенно дописывая самый конец.

* * *

Когда Тангейзер увидел, как Анаклето несется на него с холма, он вдруг понял, что вся ненависть и ярость покинули его. Он представлял, как разрывает юнца, кусок за куском, продлевая его мучения, унижая его, заставляя его думать, что он вот-вот умрет, но все еще не убивая. Но теперь Тангейзер просто хотел покончить с этим делом. Он взвел колесцовый замок и выстрелил в Анаклето. Пуля с грохотом пробила нагрудную платину. Тангейзер перезарядил ружье, взвел рычаг замка, насыпал пороха на полку и закрыл отверстие крышкой. Он вынул меч и, подъезжая к поднявшемуся на колени негодяю, снес ему голову, даже не удосужившись взглянуть ему в лицо. Убрал меч в ножны, затем посмотрел на вершину холма и увидел их силуэты на фоне лазурного неба. Мужчины и мальчика. Отца и сына. Тангейзер прижал ружье к бедру и поскакал наверх, чтобы убить одного на глазах у другого.

Когда он добрался до места, то увидел, что поединка не будет.

И дело было даже не в оставленной пулей дыре в доспехах монаха и не в блестящей кровавой корке, которая покрывала бедра Людовико и седло и стекала липкими ручейками по бокам его лошади. Дело было в выражении бледного лица монаха, в блеске, исходившем от его глаз; похожее мерцание дают некоторые звезды: если на них посмотреть в упор, они исчезают.

— Я просил Орланду подождать нас в Эль-Борго, — сказал Людовико. — Но он не захотел уехать, не поприветствовав вас.

Тангейзер посмотрел на Орланду. Первый раз за все время, казавшееся теперь вечностью, Тангейзер ощутил, как что-то похожее на счастье разлилось по груди. Он сказал: