— «Я пришел на Мальту не за богатствами и не за славой, а ради спасения своей души».

Аббас в ответ тоже пожал ему руку; пальцы его совсем ослабли. Он поднял голову и поглядел Тангейзеру в глаза. Тангейзер видел в его глазах невысказанную муку. А за этой мукой крылось беспокойство за его судьбу.

— Мой сын, — сказал Аббас, — нашел ли ты спасение среди неверных?

— Я нашел тебя, — ответил Тангейзер. — И еще я нашел любовь. В этом и состоит спасение.

— Значит, ты не едешь со мной, — сказал Аббас.

Тангейзер почувствовал, как боль уколола сердце. Он улыбнулся и покачал головой.

— Нет, отец. Не в этот раз.

Аббас улыбнулся в ответ.

— В этот раз я отправляюсь в Золотой Рог без тебя.

— Но только телом. Душой я вечно буду рядом с тобой. Как и ты вечно останешься со мной.

Аббас в последний раз сжал его руку. Он сказал:

— Аставда Окмаллах.[120]

— Ассалам алейкум, — отозвался Тангейзер. — Фи иман Алла.[121]

Тангейзер выпустил его руку, и Аббас упал на колени Сали. Тангейзер шагнул назад. Он смотрел, как баркас отходит по волнам с кровавыми барашками, унося Аббаса бен-Мюрада, лежащего на носу. Потом он развернулся, сел на Бурака и поскакал через толпу прочь от берега, предоставив другим доводить до конца последнюю битву; его ждала собственная последняя битва.

* * *

Суббота, 8 сентября 1565 года — Рождество Пресвятой Богородицы

Ущелье Наш-Шар — высоты Коррадино

В самом узком месте дорога между горами была почти полностью перегорожена мертвыми телами. Те раненые турки, которым удалось доползти сюда, были здесь же и перерезаны, а пешие испанцы — около дюжины — снимали с покойников золото и украшения. Когда Тангейзер проехал мимо, они подняли головы, и их лица светились счастьем, как у детей, застигнутых в разгар игры. Тангейзер выехал из узкого ущелья на открытое место и двинулся по равнине; в дымной мгле впереди он увидел трех боевых коней без всадников, щиплющих пожелтелую траву, и безысходное отчаяние охватило его. Сирокко гнал по дороге клубы пыли, и в искажающем картину жарком мареве, которое поднималось от обожженной солнцем земли, кони показались огромными, как башни, и уродливыми, как фантастические чудища, собранные из плохо подходящих друг к другу частей. Четвертая лошадь была привязана у дороги в тени чахлого дерева, под стволом которого сидели два человека. Тангейзер уговорил Бурака перейти на легкий галоп, и, когда он подъехал ближе, его отчаяние только усилилось.