Итальянка тоже отпила из своей чашки и кивнула собеседнице, показывая, что можно продолжать.

– Раз уж все вещи связаны между собой – разве может быть иначе? – то эти карты, или их образы, помогают встретиться знаниям и пребывающей в смятении душе, а выбирает эти знания могущественный случай, – снова заговорила старуха. – Из этой встречи и рождается ворожба, и она не совсем слепа, поскольку мы направляем ее взгляд – хоть и через закопченное стекло. Среди всего, что мы знаем – и что своей необъятностью приводит нас в смятение, – наше внимание направляется к тому, что нам необходимо.

Эти слова, противоречившие ее представлениям о мире, напомнили Карле несколько зимних вечеров, проведенных у горящего очага на кухне вместе с Матиасом и несколькими бутылками вина, а до него – вместе с Ампаро. Но ответить она не успела из-за очередных схваток. Роженица навалилась на стол и застонала, пытаясь не терять нить рассуждений. Алис накрыла рукой ее ладонь и смотрела на нее внимательно, но спокойно. Ее невозмутимость радовала. Предыдущие роды у Карлы были настоящим карнавалом тревоги и страха, причем по большей части не ее, а других людей.

Открытые карты лежали на столе в нескольких дюймах от ее лица. Три штуки, выбранные случаем. Сначала Повешенный, причем эта карта была перевернута. На второй, тоже перевернутой, была изображена фигура в красной одежде – Карла не знала, кто это. На третьей был нарисован нищий, без обуви, в разноцветных лохмотьях. В его золотистые волосы были вплетены перья и цветы, а на плече он держал посох, словно не знал, что с ним делать и зачем он нужен. Нищий был молод, и в его черных глазах застыла жалость, как будто его преследовали воспоминания о том, что этот человек видел на долгом пути. Он стоял один, спиной к краю какой-то темно-синей массы – океана, реки или пропасти, – словно он заблудился и ему больше некуда было идти.

Первые две карты представляли собой гравюры на дереве. Карту с нищим нарисовал искусный художник – как и четвертую, которую Алис выбрала с самого начала и поместила над остальными. Итальянка не решалась смотреть на нее: ей очень хотелось это сделать, но она не могла заставить себя поднять глаза.

Теперь ей все же пришлось посмотреть на эту карту. На ней была изображена Смерть – скелет, прикрытый желтой, как цветки крокуса, роскошной мантией, сидел верхом на взвившемся на дыбы черном коне. Вокруг оскаленного черепа, прямо над глазницами, была повязана длинная белая лента, которая развевалась за спиной Смерти, словно шлейф знатной дамы. Над головой Смерть держала громадную черную косу с украшенной золотом рукояткой. Карла никогда не видела такого странного изображения Смерти, яркого и даже веселого. Ее конь с оскаленными зубами, алым языком и демоническим взглядом был под стать всаднику. Он галопом несся к левому краю карты. Под его копытами – на поле из ромашек – лежали затоптанные трупы короля, епископа, а также двух кардиналов, располагавшихся по обе стороны от мертвого Папы, возможно, самого Петра, если судить по гвоздю в его правой ладони.