– Святоши собираются в стаи, да?
Отец Филипп не стал защищать честь собрата. Однако монах мог беспрепятственно перебраться на другой берег. Матиас окликнул Грегуара и послал его за Ансельмом.
– Где твои лучшие перчатки? – спросил он после этого священника
– Перчатки? – удивился тот.
Тангейзер присыпал раны священника мукой, посоветовав радоваться, что это не соль. Потом он помог ему натянуть на пальцы шелковые перчатки, которые священник надевал во время службы, позволил выпить стакан вина и усадил за стол с бумагой, пером и чернилами.
– Это твой последний шанс сохранить жизнь. – Иоаннит положил перед Ла Фоссом лист бумаги с записями. – Если твой почерк будет отличаться от образца, ты ее лишишься.
– Мне нужны очки, если они все еще у вас. Потом можете забрать их назад. Да, оставьте их себе. Считайте их своими.
Рыцарь вытащил очки, и отец Филипп надел их. Потом он размял пальцы и поморщился, надеясь вызвать у Матиаса сочувствие. Не дождавшись реакции Тангейзера, он взял перо.
– Начни с обычного обращения к Малышу Кристьену, – велел ему госпитальер.
Перо заскрипело по бумаге. Тангейзер, прищурившись, смотрел из-за плеча священника – очков ему явно не хватало. На бумаге появилась клякса.
– Господи! Господи… – простонал Ла Фосс.
– Пара клякс простительны. Продолжай так: «Шевалье все знает».
Пером священника водило отчаяние. Почерк был неровным – впрочем, в данных обстоятельствах Кристьен посчитает это естественным, – но, вне всякого сомнения, принадлежал Ла Фоссу.
– «Я убежал. Вы меня не найдете».
Эти слова породили надежду. Всхлипнув, Филипп обмакнул перо в чернила.
– Могу я предложить: «Даже Ле Телье меня не найдет…»? – спросил он робко.
– Хорошо. И лучше бы это было правдой.
– В Вилле сотни религиозных общин, которые ничем ему не обязаны.
– Тогда прибавь: «Пусть дерзость этих слов предупредит тебя о том, чьего гнева я боюсь больше всего».
– Очень хорошо, брат Матиас. Очень достоверно. Но может быть… «Пусть дерзость этих слов укажет на изменение в иерархии моих лояльностей, приоритетов и страхов…»?