У Хая пересохло во рту, кровь быстрее побежала по жилам. Он высоко поднял топор и посмотрел по сторонам, желая убедиться, что все командиры лучников увидели его сигнал.

Сто пятьдесят шагов. Черная волна близилась, пение зазвучало по-новому, превращаясь в кровожадный крик, истошный вопль, от которого стынет кровь. Хай почувствовал, как волосы у него встают дыбом, а желудок проваливается куда-то вниз.

Они приближались, топая, ударяя копьями о щиты, в колыхании перьев. Хай стоял с высоко поднятым топором.

Сто шагов. Хай опустил топор, и сразу воздух наполнился звуками, похожими на свист крыльев диких уток в полете.

Лучники встали и выпустили стрелы в черное множество, и из этой черноты донеслось рычание зверя, но копья и стрелы как будто свободно пролетали сквозь ряды: все бреши в них мгновенно заполнялись, а павшие скрывались под ногами тех, кто проходил над ними.

Легкая пехота Хая растаяла, отступила за тяжелую, и Манатасси всей силой насел на центр.

Казалось, его ничто не остановит. Удар был слишком силен, слишком широк, мощен, тяжел. Он должен был прорвать эту цепь блестящих шлемов.

Невероятно, но чернота остановилась; случилось что-то вроде затора на реке. Задние напирали на передних, ограничивая свободу их действий, превращая их в тесную бьющуюся массу, бросая на колючую металлическую изгородь – передовую Хая.

И чернота покатилась назад, как откатывается волна прибоя.

Мгновенно из просветов в рядах тяжелой пехоты выступили копейщики и начали атаковать отходящих. До Хая явственно доносились возгласы центурионов вдоль всей линии:

– Закрыть здесь!

– Сюда копья!

– Заполнить брешь!

– Сюда! Сюда!

Манатасси откатился, собрался, как волна, и снова устремился вперед, ударил, выиграл пядь пространства и вновь откатился, снова собрался, снова двинулся вперед, набирая скорость для столкновения, и снова ударил в центр Хаю.

В полдень Ланнон и Хай были вынуждены покинуть свой наблюдательный пост: схватка подступила вплотную. Штандарты отошли назад.

Во втором часу пополудни Хай бросил в бой свои последние резервы, оставив при себе только храмовую стражу у боевых штандартов. Черные волны в ужасном неизменном ритме по-прежнему били в рубежи Опета, как океан, обрушивающийся на берег.

Хай медленно отступал перед ними, каждый раз лишь настолько, чтобы восстановить строй. Он совсем истончился – казалось, теперь любой удар прорвет его, – но держался.

Бой шел уже в нижнем городе, и Хай перестал видеть битву в целом. Перед ним была лишь узкая улица, перегороженная легионерами, которые сдерживали натиск черной волны.