Вместо этого он тихо сидел, избегая моих глаз. Наше время, проведенное вместе, было заполнено несказанными словами.
Во второй вечер после возвращения домой я разместилась в кухне на старом деревянном стуле у деревянного стола, ожидая, когда он придет домой. Когда он пришел, я сказала: «Папа». Он сказал: «Привет», а затем прошел через кухню к себе наверх. Лестница скрипела под его шагами. Он даже не посмотрел на меня. После всех моих достижений его безразличие меня покоробило. Сильно ударило. Мы даже не поговорили об изнасиловании и о том, как я с этим справлялась.
Я вышла прогуляться. Желтые уличные фонари отбрасывали темные тени на тротуары пригорода. Это была последняя ночь в Ньютоне; в моей голове шумел лес Орегона, покрытый мелким новым снегом, где был холодный воздух цвета сапфира. Я чувствовала, что меня изгнали из Утопии. Я вставила наушники. Я слушала все эти песни тысячу раз, постоянно, всю жизнь, даже когда я еще была в утробе матери. Я знала их наизусть, каждое слово. Мне играли «Ты уже большая девочка», «Идиотский ветер». О том, как он оставил меня у мексиканской границы и позволил идти:
Две тысячи миль, которые я прошла, его не впечатлили. Ничто, что я смогла совершить, не впечатляло его. Он никогда не любил меня так, как Джейкоба. И я не могла ничего сделать, чтобы он любил меня так же.
Две тысячи миль, которые я прошла, его не впечатлили. Ничто, что я смогла совершить, не впечатляло его. Он никогда не любил меня так, как Джейкоба. И я не могла ничего сделать, чтобы он любил меня так же.
Я не могла совершить ничего, ничего великого.
Я представила, как соблазняю мужчину – любого мужчину, как я заставляю его отвезти меня в Лос-Анджелес, куда угодно, и как сильно он будет меня желать. Татту А1 – он был заинтригован, я его впечатлила. Если бы он был сейчас в Ньютоне, со мной – я представила, как делаю с ним что захочу; а он будет меня очень сильно желать, он будет хотеть моей