Она начала кричать: «О боже, боже. Дорогая! Нам надо немедленно отправляться в пункт оказания скорой помощи».

Я застонала в ответ: «Нельзя ли пойти к врачу утром?»

«Мы идем сейчас, они работают до пяти», – сказала она.

Я сказала: «Мама, нет». Я вытолкала ее из комнаты и захлопнула дверь. Я легла спать.

На следующее утро мама отвезла меня к моему педиатру, доктору Гринспэну, лечившему меня с детства. Он все еще был моим доктором. Мама настаивала, что обращаться лучше к нему, а не ко «взрослому» терапевту, поскольку он знал историю моих болезней. Я стала спорить, что в моей истории не было ничего важного. Но она настаивала – «он знает, что у тебя низкий уровень железа», – и я, в конце концов, сдалась. Я прошла за ней в цветную приемную. Мое лицо покраснело от стыда. Мама сказала в регистратуре: «Моей дочери нужна срочная помощь. Дебора Паркер». Было странно внезапно снова стать Дебби. Имя казалось мне чужим, оно не подходило новой мне. Это было имя, связанное с беспомощностью, которое навязала мне мама. Униженная, я побрела от стойки регистрации в ванную комнату. Я знала, что там не было срочных пациентов. Я хотела исчезнуть.

Через светлую деревянную дверь в ванной комнате приемной я могла слышать разговор. Регистраторша сказала: «Вам надо записаться», а мама истерично крикнула сестре: «Позовите врача». Я стояла перед низким зеркалом в детской ванной комнате и видела себя только ниже груди. Я видела в отражении обожженные солнцем руки в волдырях. Мне пришлось наклониться, чтобы увидеть свое лицо. Я все еще носила свои солнцезащитные очки, прописанные врачом.

Регистраторша сказала тихо: «Ей 19 лет. У нее что, нет лечащего терапевта?»

Мама говорила намного громче, она кричала и плакала.

«Где она?» – сказал мужской голос. Это был доктор Гринспэн.

Мама громко постучала в дверь ванной комнаты, я вышла с горящим лицом, желая раствориться в полосе серебристого света, проникающего через окно, освещающего синий поезд на желтом коврике, над которым крутилась пыль. Мама вошла в кабинет вместе с нами.

Я сказала ей: «Пока, – я не могла поверить, что она это делает, – ты можешь идти».

Она не обратила на это внимание, села и положила свою большую сумку на линолеумный пол с бледно-синими и зелеными квадратами. Детские веселые цвета меня нервировали. «Я должна остаться и услышать, что произошло», – сказала она мне.

Я почувствовала слабость и раздражение. Я вполне обходилась без нее в пустыне и среди снегов. Но теперь, когда я наконец серьезно заболела, у нее появился шанс стать моим спасителем. Я смотрела прямо на нее.