причиной изнасилования является только насильник.
Я в это верила.
И я простила себя за изнасилование.
Я писала под галактиками, глядя на ночное небо через солнцезащитные очки, как делала это на протяжении всего пути. Я писала несколько часов. За это время облака разошлись, и в холодной черноте снова рассыпались звезды, еще ярче.
Я проснулась, когда пошел снег. Был ранний рассвет; лес и спальный мешок шуршали, припудренные белым порошком. Снега было достаточно, чтобы мир зашуршал, но опасности он не представлял. Восход был голубым.
Снег прекратился. Темные серые клубы туч плыли на восток; я была белой и блестящей от снега, было холодно. Климат в этих горах сырой, погода неустойчивая – суровая и изменчивая. Завтра может снова пойти снег и намести сугробы. Я шагала, легко летела и прошла 40 миль – мой рекорд за день. Я сбросила груз вины и стыда со своего тела. У меня появилась новая, с трудом завоеванная мудрость – дар трехмесячного путешествия в дикой природе: сострадание к той, более молодой себе – прощение за мою невинность.
Я скользила. Сердце быстро билось, еще быстрее в темноте – и еще так же быстро, когда я вновь свалилась передохнуть на земляную тропу. В ту ночь, самую последнюю на ТТХ, у меня онемели бедра. У меня не было сил поставить палатку, и я опять спала прямо на земле, под звездами.
Я поклялась рассказать историю о том, как меня заставили молчать те, кто нес ответственность за заботу обо мне.
Передо мной лежал тихий лес, холодный и белый – я дошла до Канады.
На последних 89 милях я ни разу не ставила палатку. Изнемогая от истощения, а может быть, просто так было уютнее, я каждую ночь спала прямо под звездным небом.
В ту ночь, когда Джуниор остался, я почувствовала, что право на себя было отнято у меня еще более окончательно, чем когда-либо до этого. Затем школа стала отрицать мое изнасилование – и мои слова. Последующее замалчивание и изгнание стали результатом перекладывания вины и ускорили мое освобождение от материнской опеки и от моей бессловесности – я должна была сделать то, что хотела, одна. Я хотела показать свою независимость, значительность и силу матери и всему миру. Я верила, что для этого мне нужно какое-то внешнее свершение, нечто великое, что впечатлило бы всех, доказало семье мою состоятельность, чтобы они наконец узнали мою силу.
Вместо этого я показала себя.
И это было чудесно.
Завершалась стадия трансформации дикого ребенка – грязного, без печки, без косметики, без карт, но в самой лучшей физической форме, в какой я когда-либо была, – проверяющего себя сотнями различных экстремальных способов, терпя неудачи, пока не решила, что их последствия были слишком разрушительными и у меня не остался лишь один вариант: измениться, научиться делать все то, на что, как я считала, я была не способна – чтобы выжить.