«Снова увижу её», — думал Никитин и тем был счастлив — преступно, но необоримо.

* * *

Дмитрий ведь не зря ночью не спал — это он с собой боролся. Человек чести не может дозволять, чтобы сердце брало верх над волей, потому что иначе чем отличается благородие от скотства?

Что счастья ему на веку не предписано, Никитин давно догадывался. По всему ходу жизни это было видно: дворянин без имени и вотчины, сын без отца-матери, отовсюдошный изгнанник. Однако последний из ударов судьбы застал его врасплох.

Когда тебе сравнялось тридцать, о всяком глупом уже не мечтается. Например, о заколдованных королевнах или прекрасных девах, чей взор, как родниковый ключ, чист и обжигающ. И дальнейший путь представляется тебе ясным: конь да сабля, ратные тяготы да лихая смерть.

И вдруг обнаруживаешь, что Прекрасная Дева существует, и взор у неё точь-в-точь такой, как грезилось, и голос, будто некогда уже слышанный во сне. Ради Неё ты свершил бы невиданные подвиги, преодолел бы любые препоны. А препона всего одна, но совершенно непреодолимая: единственная на свете дева — невеста друга, и, стало быть, страстно о ней мечтать есть низкодушие.

Поэтому всю ночь Никитин изгонял страстные мысли прочь. Преуспел в том мало.

Вот и ныне, въезжая в Кривоколенный переулок, ничего не мог с собою поделать — трепетал. Надежды, что при повторной встрече чары рассеются, у него почти не было. Поэтому слуге он строго, даже невежливо сказал, что желает видеть единственно молодого барина, по неотложной казённой надобности. Но, к его мучительству (увы, смешанному с наслаждением) встречать гонца вышли оба — и брат, и сестра.

На неё Дмитрий смотреть себе не позволил. Сухо поклонившись и отворотив лицо, он отозвал в сторону начальникова сына, вполголоса передал порученное — и про срочность, и про кавалету, и про ермитаж.

Юноша вежливо поблагодарил, сказавши, что предугадал волю родителя и кавалетто уже собрано. С этими словами он показал на плоский ящик лакированного дерева, к которому был прицеплен ремень, очевидно, для таскания на плече.

— Куда ты, Петруша? — раздался голос, от которого у Дмитрия по телу пробежало подобие озноба. — Зачем тебе кисти и краски?

Молодой наглец посмел ей не ответить и направился к выходу.

— Петя! Что с тобой нынче? Петенька!

Крик был обиженный, жалостный. У Митьши прямо сердце сжалось. Будь его право — надрал бы мальчишке уши, чтоб знал, как себя вести с драгоценнейшей из дев. Но права такого у Никитина не было. По-прежнему так и не взглянув на Алёшину невесту, он почтительно поклонился и хотел выйти вслед за недорослем.