— И что это доказывает?

— Кто из нас контрразведчик?

— Похоже, что ты… Не тяни, Рома, если ты не сделаешь мне кофе, я усну прямо здесь.

— Этой ране больше суток. Я бы сказал, что часов тридцать шесть. Его привезли под утро, в ночь теракта. Нашли без сознания за три с лишним часа до того. А ранен он был значительно раньше.

— Насколько раньше?

— Часов шесть, семь… Может десять.

— То есть, когда произошел взрыв в «Царице Савской»…

— Его уже продырявили. Ему вообще досталось крепко. Погляди — синяк на синяке. Причем некоторые из них желтые, некоторые синие, некоторые багровые. Словно его раз в день топтали ногами. Плечо выбито и вправлено, вот опухоль… У твоего подозреваемого последние несколько суток была такая бурная жизнь, что я просто не пойму, как он успевал участвовать в терактах.

— Это не аргумент.

— Возможно. Я просто указываю тебе на то, что, возможно, ты тратишь время не на того парня.

— Хм… — сказал Коган.

— И еще — я его погуглил.

— Я тоже его погуглил, — буркнул Шмуэль. — Поверь, Рома, мы и не догадываемся, насколько глубинными могут быть причины того, что человек начинает играть на их стороне. Например, могут взять в заложники его семью. Шантажировать с помощью друзей. Купить за большие деньги, наконец. А потом убить. Зарезать…

Он показал рукой на рану в животе Шагровского, аккуратно заклеенную марлей, с торчащей наружу трубочкой дренажа.

— Это товар разовый, никакой агентурной ценности не имеющий. Использовали, и в расход. И идейных соображений я пока исключить не могу.

— Его дядя — Рувим Кац.

— Да, я знаю, кто его дядя. Ну и что? У нас есть информация, Роман. Надежная. И чего ты его адвокатом выступаешь? Не волнуйся, разберемся. Расстреливать его никто не собирается, собираемся допросить.

Роман вздохнул и набросил на Валентина простыню.

— Ну, ладно… По крайней мере ты убедился, что раввина к нему приглашать незачем.

— Тут ты прав, — согласился Шмуэль. — Кофе налей. А то я сейчас лягу рядом.