— Ты грек? — удивился Иосиф.

— Да. А что? Не похож?

Мириам бросила на него быстрый взгляд.

«Вот теперь, Мири, ты будешь знать, как меня называть, подумал Иегуда. Еще одно из сотни имен, что я носил. Дарес. Не хуже и не лучше любого другого.»

— Я родом из Александрии, — продолжил он. — Когда-то жил в Иудее, пусть хранит ее ваш Бог. Потом уехал. Я всю жизнь я провел на чужбине.

— Ты торговец?

Иегуда усмехнулся.

— Если есть возможность — я немного торговец. Когда надо — воин. Если жизнь заставит — моряк. Когда нечего есть, я могу наняться собирать оливы или давить виноград. Я умею пасти скот, стричь овец, выделывать шкуры. Тот, кто путешествует, не должен брезговать никакой работой. Лучше всего у меня получается работать с деревом, но эту работу трудно получить без собственного инструмента. А такой инструмент слишком тяжел для того, кто всегда в пути…

— Мать говорила мне, что покойный отец тоже был плотником. Ты знал моего отца?

— Мы были знакомы, — сказал Иегуда и посмотрел на Иосифа печальными, выцветшими от солнца и прожитых годов глазами.

И добавил, чуть погодя, солгал легко, словно просто вздохнул:

— Но никогда не были близки. Я был одинок, и бродячая жизнь уже тогда привлекала меня больше, чем дом и семья. Твой отец был другим.

— А я так и не научился плотничать, — признался Иосиф. — Дерево мне не дается, но я люблю металл и камень. Это мое ремесло — делать украшения из серебра. А еще я лью фигурки Артемис и, говорят, они самые лучшие в городе! Ну, или в нашем квартале! И продаются они лучше, чем у остальных!

Он совсем еще мальчишка и не отучился хвастать, отметил про себя Иегуда и едва сдержал улыбку.

— Поэтому эти бунтовщики и ломились в мой дом! Они хотели снести мастерскую и забрать серебро. Там были люди, которых я знаю по рынку, и даже твои минеи, мама! Они что? Тоже пришли грабить?

— Все сложнее, сынок, — едва слышно произнесла Мириам. — Все значительно сложнее!

Несмотря на поздний час, жена Иосифа собирала на стол — негоже садить гостей перед пустыми тарелками. Дети заснули тут же, подле бабушки, а сама Мириам, сидя на скамье, с тревогой слушала разговор между мужчинами. Беседовать с Иосифом — опасный путь, ведь Иегуда и понятия не имел о том, что именно рассказывала сыну Мириам. Но замолчать, закрыться было бы еще хуже. Раз уж Иегуда пришел в это дом, то должен был повести себя так, чтобы потом не возникло никаких вопросов к той, которую он сопровождал.

И еще…

Это был ее и его сын — сын тех людей, о которых Иегуда не забывал все эти годы, а, значит, близкий ему человек. Не по крови, по духу.