Место, где только что стоял незнакомый снайпер в темных очках, было пустым.

Мишень исчезла.

Вернее, мишень осталась на месте, но стала недосягаемой — стрелок или присел, или лег. Теперь Зайд видел только часть ствола с компенсатором. Остальное было скрыто краем крыши.

Бедуин выругался на иврите. Теперь в зоне поражения находился только «уоки-токи» снайпера.

Внизу щелкнул выстрел. За ним еще один. И еще. Очередь. Снова одиночные, на этот раз сдвоенные, один из которых явно был пистолетным.

Ствол над краем крыши повернулся.

Зайд зарычал от душащего его бессилия.

Слева ахнул «галил» Якуба. Зазвенела отброшенная гильза.

На его счет бедуин был спокоен. Аллах не обделил сына ни острым взглядом, ни твердой рукой, ни чутьем, которое делает стрелка из хорошего превосходным. Он справится. Задача Зайда была куда сложней — как достать снайпера в укрытии, если он находится выше тебя и на большом даже для опытного стрелка расстоянии? Он не имел возможности ни отвернуться, чтобы помочь сыну, ни отвести взгляд от точки прицеливания. Выстрелы винтовки Якуба были услышаны или будут услышаны с секунды на секунду, и если враг успеет обнаружить их и прицелится, то это будет означать верную смерть.

Ну, подумал Зайд, давай же! Давай! Покажись, парень! Мне хватит и секунды! Только покажись!

Глаза болели и начали слезиться от напряжения, по линзам прицела бродили солнечные блики.

Ну же! Покажись! Только покажись!

Ствол чужой винтовки над краем парапета снова качнулся и на срезе компенсатора полыхнуло огнем.

Умпф! Тяжелая пуля вспорола влажный воздух.

Умпф!

Каждый выстрел вражеского снайпера мог нести смерть Рувиму или его ребятам.

Скорее по наитию, чем по расчету Зайд навел прицел на «уоки-токи», стоящий на парапете, и потянул спусковой крючок. «Галил» привычно вздрогнул в руках. Радио в прицеле взорвалось от попадания пули калибра 7.62 мм. Осколки черной пластмассы брызнули во все стороны. Один из кусков ударил человека, которого сейчас звали Анри, в линзу очков, раздробил ее и вспорол роговицу, глубоко проникнув в глазницу.

Анри заорал и дернулся в момент выстрела. Пуля, вылетевшая в этот момент из ствола его снайперской винтовки, должна была попасть в грудь Рувиму Кацу, но прошла почти на полтора метра левее и угодила в затылок одному из боевиков, атаковавших дом.

Из глаза чистильщика потекла студенистая масса, перемешанная с кровью. Он зажал ладонями изуродованную глазницу и, шатаясь, встал.

Это было ошибкой, роковой ошибкой (наоборот, надо было вжаться в нагретый солнцем рубероид, отползти, скрывая местоположение от врага!) и Анри никогда бы не сделал ее, если бы не болевой шок. Он осознал, что допустил фатальный промах, даже через волну боли, но за доли секунды до того, как выпущенная Зайдом «матчевая» пуля ударила его в грудь. Бедуин целил в сердце, но в момент выстрела Анри шатнуло и пуля отклонилась на ладонь правее, поэтому чистильщик умер не сразу. Осколки раздробленной кости прошили легкие, и кровь моментально хлынула изо рта ликвидатора, вскипела розовой пеной под шеей, когда он упал. Тот, кого называли Анри, не смог даже крикнуть — в груди не было воздуха и он внезапно разучился дышать. Он не смог даже засипеть — только забулькал, как переполненный сосуд, забился, разрывая рубашку, силясь наполнить легкие не горячей пенной жижей, а воздухом. Сердце еще несколько раз сжалось судорожно, выталкивая через пробитую легочную артерию остатки жизни, и стало.