– Ну вот, чего тогда выставляешь себя мать Терезой? Пойдем, пусть отлеживается, раз живой. Наше дело нехитрое: есть труп – доложить, нет трупа – сторожить.

Они вышли, но перед тем, как покинуть камеру, мужчина со знакомым голосом положил ему руку на плечо и несильно сжал.

– Держись, – прошептал он. – Не сдавайся.

– Ты что-то сказал, Франц? – обернулся напарник.

– Я сказал: «Молись и кайся».

– О, ему точно не помешает!

Замок камеры закрылся, щелкнуло окошко, и тут же свет померк.

После кружки воды голова чуть успокоилась, Денис попробовал пошевелиться. Все тело немедленно отозвалось режущей болью. Он свернулся в калачик, колени уперлись в холодную и мокрую стену. Интересно, он один тут в карцере? И что делать, если придут забирать кровь? Прикинуться невменяемым? Это может ускорить его участь. Вероятнее всего. С психом вообще не будут разбираться, на такого любой суицид можно списать, не поперхнувшись. И ни одна комиссия, ни один человек не усомнится.

Денис был уверен, Ларин делает все возможное, чтобы его найти и достать, но… даже в свои пятнадцать лет он понимал – возможности учителя ничтожны. Если машина по перемалыванию костей закрутилась, остановить ее почти невозможно; если у тех, кто его сюда засунул, хватило власти и денег состряпать фиктивное решение суда, подкупить органы опеки, то они не остановятся ни перед чем, особенно если имеют долю от местного «медицинского» бизнеса. Он, конечно, слышал и даже читал в Интернете о чем-то подобном, но, как правило, все это было на уровне слухов, причем весьма сомнительных, и даже светила медицины, комментировавшие статьи о нелегальной трансплантации и скупке внутренних органов, твердили все как один одну и ту же фразу: «Это невозможно, нужны высококвалифицированные врачи, инструменты, техника, на «коленке» такую операцию не проведешь».

Он прислонился лбом к стене, так было легче переносить головную боль, вспышками озаряющую его воспаленный мозг. Тело лихорадило, кажется, у него начинался жар, но, естественно, никакой медицинской помощи (кроме разделки трупов) здесь не предусматривалось. Кажется, они ждали, что он околеет. Таков был смысл всей этой операции: сгноить его, а потом продать, так, чтобы и откапывать было нечего. Идеально.

И если Ларин не успеет, не найдет его в ближайшее время, то так и получится. Он молодой, здоровый, ничем не болеет, организм сильный – о таком может только мечтать какой-нибудь задыхающийся миллионер, лежа на каталке в подпольном медицинском центре.

Но как? Что он сам для себя может сделать в этой ситуации? Даже у Эдмона Дантеса в замке Иф вдруг появился неожиданный друг и помощник в лице аббата Фариа. На что надеяться ему, когда никакой романтикой тут не пахнет? На добрую волю надзирателя, или кто он тут, подавшего кружку воды?