Сидящий с краю начальник общего отдела Архипов закатил глаза.

– Не могу сообщить детали, но это важно, – сказал Арсений. – Без этого ничего не получится.

– Ты в этом точно уверен? – директор от удивления перешел на «ты».

– Абсолютно.

Золотов чмокнул губами. Он, разумеется, понимал: если доклада не будет, вина ляжет на него лично. А это может аукнуться самыми разными непредсказуемыми последствиями – уж больно много желающих на его место.

– Все свободны. Терентьев, задержись.

Когда участники совещания покинули кабинет, Золотов поднялся с кресла, подошел к нему почти вплотную и взял за локоть.

«Крепкая хватка, – подумал машинально Терентьев. – Еще силен, очень силен».

– Слушай, Арсений. Если это какая-то шутка, или если ты меня разыгрываешь, или что-то скрываешь, пеняй на себя. Это дело нешуточное – то, что ты просишь. Будет тебе доступ. Сделай мне доклад. И проси, что хочешь. Понял? – Он помолчал, потом вздохнул: – Понятия не имею, зачем тебе это нужно… но за все время ты ни разу меня не подвел… и я знаю про твое желание стать руководителем. Не спрашивай откуда. Просто знаю. Имей это в виду. Тщательно взвесь, прежде чем что-то делать.

Проницательности старику не занимать. Прожженный волк, матерый, чует флажки, чует охотников, чует добычу и кровь – наверняка пошел бы и сам в атаку, но силы уже не те. Полгода назад Золотов перенес инфаркт и теперь старался не нервничать лишний раз, до пенсии ему оставалось полгода, а тут…

На длинном столе для совещаний остался лежать «Московский комсомолец», передовица которого была посвящена аварии на третьей подстанции. «Кто виноват и что делать?» – вопрошала статья, явно указывая на Золотова. Именно его фото красовалось в качестве мишени для критики: пора на пенсию, не дает прохода молодым, не понимает новых тенденций – было отчего занервничать.

Терентьев легонько освободил локоть, кивнул и вышел за дверь. На его лице застыла жесткая ухмылка. Он знал, что хочет. И он не будет просить, а возьмет сам.

На следующий день пропуск в городской военный архив лежал у него на столе. Получить туда доступ не представлялось возможным, военные никого не пускали в свою вотчину, и даже если энергосетям требовались срочные данные по пустотам, например при прокладке кабеля, они, как правило, лаконично и четко давали понять, что сотрудничества не будет. Как Золотов добыл этот пропуск? Он не знал, что до того как стать директором, Золотов служил в военной контрразведке и имел кое-какие связи до сих пор.

Следующие пару дней Терентьев не появлялся на работе, однако и прогулов ему никто не ставил: он числился в служебной командировке. Разгребая завалы и пыльные архивные папки, Терентьев то улыбался неведомо чему, то хмурился, порой и вовсе гримаса злобы перекашивала его лицо. Но он приближался, он подходил все ближе и ближе – без сомнений, то, что он предполагал, чувствовал, существовало на самом деле, и он еще раз подивился, как Золотову удалось получить пропуск в святая святых – к засекреченным навсегда архивным данным военных. Он даже подумал, что не стоит обижать старика (хотя какой старик, по сути), все-таки ничего особо плохого тот ему не сделал, разве что не продвигал по служебной лестнице… Но отчасти он и сам виноват, нужно быть более настойчивым.