Все книги оказались в удивительной сохранности, некоторые были тщательно и искусно реставрированы: едва заметно отличались восстановленные крышки, застежки, утерянные и обветшавшие листы переписаны почерком, стилизованным под руку древнего писца, – все это говорило, что книги долгое время находились у бережного, любящего их хозяина. Только три оказались когда-то побывавшими в воде-желтые, кое-где изъеденные плесенью и жучком. Марья выкладывала их из сундука так, словно невеста приданое показывала.

– Заодно и посушим, пока вёдро, – радовалась она. – Я каждый год вытащу их, пересушу – и назад. Изба-то сырая, зимой холодно бывает, а книги сыреют.

В сенях Марья освободила полки, принесла еще несколько досок, пристроила их на чурках и с помощью Анны стала перетаскивать книги из горницы.

– Вот эта книга братом моим Федором прислана, – Марья задерживала в руках всякую книгу, гладила ее, щупала бумажные закладки. – Он в Красноярском крае живет, Мотыгинский район… А вот эта с Урала принесена. Ишь, красивая-то какая. Цветник называется… Кирилла сказывал, за нее две отдали на Урал, Будто она его прадеду очень уж поглянулась… А эта – больно уж мелконько писана, глаза-то у меня и не берут. Про нее Кирилла сказывал – из Поморья она вынесена…

И так почти с каждой: с историей, с каким-нибудь случаем. Иногда Марья, оттолкнувшись от книги, как от берега, принималась рассказывать, как они жили раньше в «Омской», как там целину пахали и лес корчевали, как потом бежали сюда сквозь болота по «соляной тропе», проложенной казаками. Но и тут их царь-антихрист достал, и пяти лет тайно не прожили. Мужиков насильно на извоз брали, на плотницкие работы гоняли, баржи строить заставляли. Потом то одна война, то другая…

И пока рассказывала Марья Егоровна, присев с книгой в руках, Анна перебирала и раскладывала другие, стараясь опознать каждую, указанную в списке Никитой Гудошниковым. Когда она наткнулась на Апостола федоровской печати – дрогнули руки и голос сел.

– А вот эта откуда? – забывшись, спросила она и перебила Марью Егоровну.

– Эта из молельной к нам пришла, – сказала Марья. – А в молельную ее Фрол Сергеич пожаловал, который в четырнадцатом на войну братый был и не вернулся… После нынешней войны у нас молельную-то закрыли, – вдруг зашептала она. – Приехал уполномоченный из.области, ругался. К нам радиво провели, а кто-то столбы спилил… Говорит, я вас за такие дела сошлю… Куда ж нас дальше-то ссылать, сам-бы подумал? Вот молельную и велели закрыть, а иконы с книгами в речку хотели снести. Наставника-то после Кириллы у нас не было. Ну а мужики испугались, пришли ко мне, говорят, забирай книги, утопят. Я ночью пошла – а боюсь! – ив мешке помаленьку перетаскала да в подполье спрятала. Так они семь лет там в бочках и пролежали. Боялась все, мыши поедят: четырех кошек в избе держала и на ночь в подпол садила. И тоже сушила каждый год. Подпол к осени сушу и книги с ним…