Информация, собранная антифашистами на военных заводах, шла через Вурцен куда-то дальше, туда, где она была нужна. Эрих понятия не имел о существовании Немлера, но то, что он передавал кассиру-инвалиду в кино на Фридрихштрассе, попадало именно к Немлеру, преуспевающему дельцу и советнику консульства Швейцарии, нейтральной страны, где заправилы рейха помещали свои капиталы.

У Немлера действительно были приятели в имперском управлении безопасности. Через него они поддерживали связь со швейцарскими банками. Анни для всех была невестой Немлера. Это не только позволяло ему встречаться с ней, но и охраняло девушку от посягательств многочисленных ухажеров.

— Я работаю переводчицей в частной фирме «Феникс», — рассказала мне Анни. — Три раза в неделю бываю в Лейпциге, иногда в Дрездене и Мюнхене.

— С какого же ты языка переводишь? Не с русского, надеюсь?

— С французского. Я неплохо говорила еще в детстве, потом, ты знаешь, училась в институте в Москве, а русский — это только для себя, когда по ночам разговаривала с тобой.

И снова я увидел улыбку Анни, которую столько раз видел во сне и даже в солнечных бликах на потолке клуни Кощея.

Она хотела поехать в Испанию. Не пустили. «Вы там ничем не поможете», — сказал седой полковник в Москве. Тогда она спросила: «Где я могу помочь, чтобы убийцы моего отца не пришли сюда?» Ей обещали: «Подумаем» — и вскоре предложили параллельно с институтом учиться еще в одной школе.

— А потом, за год до войны, уехала сюда и начала работать в «Фениксе». Какое издевательское название у этой фирмы!

— Почему издевательское? — спросил я. — Кажется, так называлась мифологическая птица, которая возрождалась из пепла.

— Они делают деньги из пепла, — глухо сказала Анни, — из пепла сожженных в крематориях концлагерей, из женских волос, из детских чулочек в запекшейся крови.

Дважды Анни была на грани провала. Раз скрылась в котельной, чуть не задохнулась под полом. Второй раз спас Немлер, направив подозрения в другую сторону. Но за ту ночь, которую она провела в ожидании машины из гестапо, у нее появилась седая прядь.

— Вот видишь? — Она откинула волосы, и я увидел над левым ухом белую волнистую дорожку.

Я провел рукой по ее волосам:

— Как след торпеды в темном море...

— Эта торпеда прошла мимо, но где-то уже нацеливаются другие. Теперь не страшно. Страшно было, что умру, а ты не узнаешь, как я тебя люблю.

— Почему же ты не написала мне тогда из Москвы?

— Я не хотела, чтобы моя любовь связывала тебя. И потом, перед отъездом я должна была исчезнуть — для всех.

— Лучше бы я не знал тебя совсем, Анни, не слышал твоего голоса, не видел света твоих глаз.