Оказалось, она студентка филологического факультета. Вот откуда эти познания!

В город они возвращались вместе. Потом Викторс проводил ее до дома, оказалось, что она и живет неподалеку, на улице Криштиана Барона, а завтра они снова встретятся на том же месте, на взморье.

В воскресенье дело пошло так хорошо, что через два часа работы, продрогнув на неласковом мартовском ветру, они с удовольствием отыскали пустое кафе, долго сидели там, потягивая кофе. Мирдза даже не отказалась от рюмочки ликера.

Они обменялись телефонами. Мирдзе было далеко не безразлично, во что выльется мечта художника. Расстались они друзьями.

Через несколько дней Викторс вдруг выяснил, что не может вспомнить лицо Мирдзы Краулиньш. Миниатюрный этюд ничем не помогал ему. А Викторсу теперь казалось, что дело вовсе не в позе девушки на его новой картине, а именно в ее одухотворенном лице. Он столько раз перемазывал холст, что, отдай его под рентгеновскую экспертизу, эксперты могли бы насчитать у художника по крайней мере десять разных эпох творчества, как насчитывают их у Ван-Гога, или Пикассо. Вэтра, в их представлении, мог быть и «розовым», и «голубым», и «сентименталистом», и «имажинистом». Кем только он не был за эти две недели! Только автором картины «Девушка и море» не смог стать. Девушка была безлика, она была похожа на слепую. Известно, если художник не видит предмет своего искусства, то и полотна у него слепы.

Измучившись, Вэтра позвонил Мирдзе. Мирдза пришла к нему в мастерскую.

Ее тоже интересовала картина. Она не сказала — художник! Но Викторсу это и не требовалось. Он снова увидел ее лицо!

Теперь она приходила часто. Стояла в задумчивой позе у окна, — так ее легче было видеть у моря! — или сидела, забравшись с ногами, на диване, болтала, читала какую-нибудь свою книгу. По-видимому, у нее было мало друзей, только ее испанисты да книги. Сначала она даже понравилась Анне. Анна работала дома, не в мастерской, но приходила к мужу часто, то с горячим кофейником, то с неудающимся рисунком, то напомнить об обеде. Мастерская находилась на чердачном этаже того же дома, а Анна любила проявлять заботу о муже.

Картина продвигалась так быстро, как Вэтра мог только мечтать. Этюдами лица Мирдзы, ее фигурки и моря были увешаны все стены.

И вот несколько дней назад Анна, разглядывая почти законченную картину, вдруг сказала:

— Ты ее любишь! — и заплакала.

Это было такое невероятное обвинение, что Викторс вдруг словно онемел. А Анна хлопнула дверью и ушла.

С этого дня в доме начался тихий ад.

Мирдза не приходила. Может быть, ее тихий ангел шепнул ей, что Вэтре теперь не до нее. Может быть, началась весенняя сессия. Но Анна ревновала жестоко и безрассудно. Она ревновала Вэтру не только к Мирдзе, нет, она ревновала к возможному успеху картины, ревновала к мастерству, с которым Вэтра ухитрился написать это полотно.