1
Когда солнце взошло над пустыней, возникло ощущение, будто накануне ничего не случилось.
В шесть часов утра я проснулся, как всегда, при сигнале побудки из военного лагеря. Я побрел вниз по лестнице, заглянул в туалет и продолжил путь к большому общему душу, где брился К. К.
— Все хорошо? — спросил К. К.
— У меня перед глазами все еще стоит картина смерти Тассо.
— Я знаю, какие у тебя ощущения. Пообщайся с военным врачом. Говорят, это помогает.
Ученые работали в три смены с пяти часов утра. Каждый квадратный метр зиккурата был сфотографирован, снят на видео, зафиксирован на планах и описан словами. Защитный каркас из пластика был сооружен над останками Оуэха. Часть большого зала была отгорожена, так что биологи могли беспрепятственно проводить анализы. В походной лаборатории, где проводилась классификация и каталогизация всего доставленного из погребального зала, работа шла круглые сутки. После регистрации артефакты упаковывались в алюминиевые ящики с пенопластом, имеющим форму каждого предмета. Алюминиевые ящики погружались в специальные контейнеры и отправлялись в США для более детального анализа.
Около входа в лагерь вырос городок средств массовой информации. Многие крупные телеканалы переместили своих военных корреспондентов и спутниковые передатчики из Багдада. Несмотря на большие газетные материалы и длинные телевизионные репортажи о Вавилонской башне, новость об Оуэхе еще не просочилась в прессу. К. К. очень боялся, что факт обнаружения Оуэха станет известным. Такая новость, думал он, должна быть представлена миру с тем уважением, которого заслуживает. План его состоял в том, чтобы президент США доложил о находке на заседании Генеральной Ассамблеи ООН в речи, которую будут транслировать в прямом эфире на весь мир.
Журналисты оценили открытие местонахождения Вавилонской башни как нечто среднее между историческим курьезом и военно-политическим осложнением. Никто из них не догадался, чем мы
2
Я увидел ее, когда шел из столовой в штабной барак. Она только что покинула территорию автостоянки и, окруженная облаком пыли, направлялась по узкой пешеходной дорожке к барачному городку.
Моник.
Увидев меня, она остановилась. Ветер трепал ее волосы. Они больше не были светлыми. Они были жгуче-черными.
— Моник! — пробормотал я, сам себе не веря.
Глаза ее распухли, покраснели, стали будто стеклянными. Только тогда я понял. В другом мире, в своей постели в Амстердаме, Дирк ван Рейсевейк перестал бороться.