Щекотливая нервозность

Щекотливая нервозность

День стоял ясный, солнце заливало ослепительным светом стены квартиры. Денис только что вошёл в дверь, и Лариса прижала его голову к своей груди.

– Как твоё самочувствие? – спросила она.

– Я спокоен. Ты не думай, пожалуйста, что меня потрясла смерть отца. Меня больше тревожит состояние мамы.

Поцеловав юного любовника в губы, Лариса затрепетала. Чудовищное ощущение новизны сдавило ей горло. Сознание того, что она была причиной смерти уже трёх людей, вдруг повергло её в полуобморочное состояние. Она прижалась лбом к щеке Дениса и тяжело задышала. Сквозь прищур глаз она увидела свои руки. Руки сияли в солнечном свете, по ним колыхалась ажурная тень тюлевой занавески, но Ларисе почудилось, что на коже медленно проступили сквозь поры густые красные капли и кровь потекла по пальцам вниз.

– Дэн, – она подняла голову и увидела перед собой его искристые глаза.

Он не видел крови на её руках, он не мог видеть этой крови, он ничего не знал о крови. Но Лариса знала. И это страшное знание придавало любовной встрече особый аромат. Денис вливал в неё жизнь своим необъятным чувством, а она пропускала эту жизнь через мясорубку своих ощущений, топтала её ногами, жгла бензином, рвала зубами.

Она не только совокуплялась с отпрыском своей семьи, с плотью от плоти сестры, с плотью от плоти зятя, но она же своими руками порвала стебли, связывавшие Дениса с Володей, сына с отцом. Лариса не могла объяснить свои чувства, не в силах была сформулировать даже для самой себя всю тонкость ощущений, всю их микроскопическую изящность, деликатность, неуловимость. В этой неуловимости и заключалась вся прелесть ощущений, вся их сила, вся их сокрушающая мощь.

Лариса трепетала, чувствовала себя на самом дне и вместе с тем на самой вершине. Она была болотной жижей, поднятой в небо ураганным ветром, она слилась с ураганом воедино и сама стала ураганом. Она парила в лазурной выси и утопала в густой зловонной трясине. Она понимала весь ужас своих свершений и наслаждалась этим пониманием. И, наслаждаясь им, она льнула к Денису, кутаясь в его нежное мальчишество и упиваясь его стремлением любить по-взрослому.

Жизнь смешала все фигуры на шахматной доске, наделив каждую из них новыми качествами. Остались пешки, остались короли, но пешки перестали быть равными друг другу пешками, каждая действовала по-своему, ходила, прыгала, ползала, кусала короля, ферзя и сестру-пешку. Игра вырвалась за рамки игры, но осталась при этом игрой. Жизнь поменяла правила, но не перестала быть жизнью.