Так вот почему мне показалось таким знакомым это пухлое, выхоленное лицо с брезгливо опущенной губой. Ведь я сотни раз видел на карикатурах Ефимова, Моора, Кукрыниксов и Дени эти круглые, заплывшие жиром черты. Как же мне сразу не пришло это в голову?

— Как видите, господин подполковник, картина эта, судя уже по тому, что она находилась здесь, а не в замках Геринга, не представляла собой ценности, иначе она не висела бы в вашей приемной.

Это я понимал и сам, но тем не менее это еще ничего не объясняло.

— Где находятся дома Манштейна?

Насс снова заглянул в свой блокнот.

— Один — на Ксантинерштрассе, другой, снесенный английской бомбой, был около вокзала, третий — на улице Гинденбурга и четвертый, наполовину разбитый, — недалеко отсюда.

Он встал и, подойдя к окну, показал на стены разрушенного дома.

— Это там, где обнаженные этажи с портретами на стенах?

— Да.

— Не знаете ли, в каком из домов Манштейна останавливался Геринг?

— Как раз в этом. Он занимал весь второй этаж.

— Когда был разбит этот дом?

— В декабре тысяча девятьсот сорок четвертого года, — снова посмотрев в книжку, ответил Насс.

— А вы предусмотрительны! — засмеялся я.

— Что делать! Я искусствовед и привык к точным и ясным определениям, сейчас работаю начальником полиции, это уже само говорит за себя, к тому же тюрьма научила меня быть предусмотрительным и заранее знать, о чем со мной будут говорить. Она отшлифовала во мне искусствоведа.

— И долго вы сидели?

— В общей сложности четыре с половиной года.

— Не знаете ли вы, производились ли раскопки этого дома?

— Кажется, нет. У нас слишком мало рабочих рук, и бургомистрат еле справляется с расчисткой улиц, чтобы восстановить движение… Хотя, позвольте, — вдруг, что-то вспоминая, сказал Насс, — только день назад ко мне обратилась группа живущих в этом районе граждан с просьбой свалить и убрать нависшие над тротуаром разрушенные стены. Они даже выразили желание, если у нас сейчас нет такой возможности, самим сделать это.

— Чем мотивировали они столь похвальное желание?