— Слушайте! — сказал Сердар шепотом.

Все поспешно скрылись за пальмами. Барбассон взял на себя руководящую роль, мотивируя свой смелый план желанием избежать напрасной траты зарядов. Все с удовольствием согласились на его предложение. Когда Максвелл и оба тхуга дошли до середины группы, все карабины моментально опустились по команде Барбассона — гоп! — и окружили их железным крутом, готовым каждую минуту осыпать их выстрелами.

Вслед за этим на дорогу выступил Барбассон. Максвелл и его спутники едва не опрокинулись навзничь, так были они поражены непредвиденным нападением.

— Добрый день, джентльмен! — начал провансалец, обращаясь к офицеру. — Рад видеть вас в моем государстве. Ни шагу назад! Оставайтесь там, где стоите. Вы видите эти маленькие жестяные трубочки, которые так походят на трубки органа… Они могут сами по себе двинуться на вас, к великому моему сожалению.

Максвелл, столь же трусливый, сколь и жестокий, дрожал всем телом, как лист, колеблемый ветром, и был бледен, как лондонское солнце в самый разгар лета.

— Что значит эта шутка? — спросил презренный трус.

— Шутка, синьор Максвелл? Как мало вы знакомы с моим характером! Спросите джентльменов, которые наслаждаются свежим воздухом позади этих пальм; они знают, что я никогда не шучу.

Услышав, что его называют настоящим его именем, убийца женщин задрожал еще сильнее, придя к заключению, что засада эта сделана ради него, и поняв, что он погиб.

— Взгляните на мое лицо, любезный лорд, — продолжал Барбассон. — Может быть, у меня нет одного глаза? Ну же, отвечайте, любезнейший милорд, или мы начнем серьезно сердиться.

Несчастный, не понимая, к чему ведет эта матросская шутка, отвечал «нет» сдавленным от ужаса голосом, стуча зубами.

— Так вот-с, — продолжал провансалец торжествующим голосом, — вы видите, что я никогда не шучу, ибо всякий раз, когда это со мной случается, я теряю один глаз.

И, довольный своей морской остротой, он прибавил:

— Давно, мой друг, горю я желанием познакомиться с вами. Когда вы избивали жителей Чинсуры, я говорил себе: «Хорошо он работает, мой милый Максвелл! Поставят перед ним две-три тысячи мужчин, женщин и детей, и не успеешь слова сказать никого уж и нет!» Когда мне рассказали о ваших удалых подвигах в Лакхнау, о двухстах женщинах, утопленных в озере вместе с детьми, я воскликнул: «Черт возьми! Что за хитрая бестия этот Максвелл моего сердца; другой на его месте оставил бы детей, а он поди ж ты! В воду карапузов!» Наконец, когда мой друг Рама-Модели — он здесь, слева, большого роста, всмотритесь в него хорошенько, вам еще ближе придется познакомиться — сообщил мне, что ты расстрелял его отца в числе пяти-шестисот других стариков и такого же количества женщин, не считая детей… О! Тогда я не выдержал и сказал: «Да неужели я никогда не увижу его этого душку Максвелла? Божественного Максвелла! Милого Максвелла! Нет, Барбассон, тебе необходимо познакомиться с ним!» Барбассон — это мое имя. Мариус Барбассон, законный и единственный сын Цезаря-Гектора Барбассона, родившийся в Марселе, Буш-дю-Рон; нос не орлиный, средний рост, как утверждают эти шутники парижане… Итак, мой любезный, остроумный капитан Максвелл, отрада души моей…