Светлый фон

— Она самая…

Каждое его слово записывалось на магнитную ленту, а каждый жест снимался скрытой кинокамерой. Эдвардс резко сменил тон:

— Я хотел бы, Евгений, расторгнуть сделку! Вашу икону осмотрели эксперты… Они признали ее подделкой! Когда я могу получить обратно мои доллары?

Казанский продавал доллары валютчику, которого навел на него Нейхольд. Эдвардс совершенно точно знал, что его доллары уже давно ушли.

Вступил в разговор и Нейхольд.

Он сухим, деловым тоном проинформировал, что по законам той страны, где они находились, подделка произведения искусства каралась очень и очень сурово.

Казанский снял пиджак, часы с руки и предложил все это взять у него в залог. Эдвардс усмехнулся и усадил его в кресло.

— Мы понимаем, — начал Эдвардс, — художнику, чтобы стать известным, нужно много денег! Холсты, краски, представительство… Зачем же, Евгений, добывать деньги с таким риском? Продавать подделку за подлинник… Это опасно! И еще опаснее продавать доллары!

— Успокойтесь! Я предлагаю вам более простой и легкий способ заработать деньги! Много денег…

— Шпионаж?

Эдвардс пренебрежительно отмахнулся от вызова в голосе Казанского.

— Зачем так громко? Маленький и безобидный бизнес… К вам обратится советский гражданин с просьбой что-то передать… Придется передать посылочку. Кому? Мы скажем в свое время… Абсолютно безопасно!

— Что я должен буду передать?

— Оставьте! Это менее опасно, чем торговать иконами…

— Коньяк, виски? — спросил насмешливо Нейхольд.

— Виски! — с сердцем ответил Казанский.

Он наконец почувствовал, что с ним играют, как кошка с мышкой, что этой силе, этому давлению он здесь ничего противопоставить не может.

Оставалась какая-то надежда затаиться и… Но и здесь Эдвардс отсекал ему пути.

— Мы не берем у вас подписки! Вы, должно быть, читали в романах о шпионах, что при вербовке берется подписка… Но это в романах. Я надеюсь, вы понимаете, что, если нам понадобится, мы вас найдем! Теперь пароль… Его назовут вам… Вставят в какую-нибудь фразу… Вы знаете, что такое пароль?

Нейхольд взял со стола икону. Повертел ее в руках, как бы в раздумье проговорил: