Вытер носовым платком пот на лице.

Вышла экономка и объявила мне:

— Доктор вас примет… Ваша очередь последняя…

Время, однако, шло…

В кабинете уже была пациентка. Мы остались с Сальге вдвоем. Он молчал. Я сидел в кресле, не глядя на него, но кожей лица чувствовал его присутствие, каждый его жест.

Время шло…

Прошел наконец и он в кабинет. На веранде он оставил портфель и трость.

Я поглядывал на окно, терпеливо ждал… Разговор у них не короток, стало быть, по существу…

Я смотрел на рассаженные деревья.

Особенно приглянулась мне серебристая елочка. Ее посадили в двух шагах от веранды. Растет она медленно. Достигла она макушкой карниза. Самая ее прекрасная пора, расцвет всей красы. Распушилась каждая ее ветка.

Шаги за дверью, дверь раскрылась, вышел Сальге. Я встал.

Из-за двери раздался голос:

— Пожалуйста!

Сальге раскланялся со мной, обнажив ослепительные эубы, улыбнулся он только ртом, глаза смотрели пронизывающе и холодно.

А что, если?.. Я задумался, входя в кабинет. Что-то интересное показалось мне в мелькнувшей мысли. Ну конечно же!

Когда я вошел в кабинет, Раскольцев сидел за столом, что-то записывая в тетрадь посещения больных. Не поднимая головы, он сказал:

— Садитесь!

Я сел на стул, поставленный сбоку стола для пациентов. Он поставил точку в конце фразы, поднял на меня глаза.

Обычно говорят, что глаза — это зеркало души. Но это действительно в том случае, если у человека открытая душа. У Раскольцева глаза серые. Серый цвет обманчивый, хотя и немного у него оттенков. Словно бы туман у него в глазах, словно бы дым, и ничего сквозь не видно. Спокоен и ровен. Профессиональные вопросы, профессиональные жесты…

он высок и барствен. Совершенно не обязательно, что он и в жизни барин. Он барствен по натуре, по скрытому чувству превосходства над другими, красив, хотя и немолод.