Да, это было, кажется, вечность назад. Они прошли брянские, орловские, смоленские, белорусские бои, схоронили немало товарищей и добыли немало побед, пообвыклись с морозами и самоварами, понемногу заговорили, нескладно спрягая глаголы, по-русски, влюбились в здешнюю суматошную весну. А летчик связи капитан де Панж, знавший наперечет могилы однополчан, никогда не упускал случая посадить свой У-2 у холмика с крестом — французов хоронили с крестами, не со звездами, — и положить на холмик букетик васильков. В некоторых селах капитана уже хорошо и близко знали, детвора бросалась встречать, но всегда и на каждой могиле он находил свежие васильки, ромашки, маки. Сине-бело-красно. Как фюзеляжи их самолетов. Как флаг их родины.

Еще по долгу службы у капитана была тяжелая повинность разбирать вещи погибших, часть их оставлять в полку «для дележа», а личный архив при случае отвозить в Москву, в посольство «Сражающейся Франции», для передачи когда-нибудь потом на родину, семье.

Признаться, были среди павших парни, которых он почти не знал, едва помнил в лицо, так быстро они «спускались». Так нашел он однажды письмо, написанное командиру полка Пьеру Пуйяду. Летчик признавался, что скрыл от командира правду, что у него совсем не столько налетано часов, как он сказал, что чувствует он себя совершенно не готовым к этим страшным боям в русском небе. Дата на письме была, однако, давняя. Летчик так и не решился его отдать, предпочтя погибнуть, чем покинуть строй. Но у Пуйяда глаз был зоркий, он по одному взлету определял истинную квалификацию новичка. Это не раз мучило его: отослать на многомесячные тренировки или пусть уж набирается опыта в боях? Страх перед отправкой на «тыловой тренаж» был у новичков столь велик (Пуйяд читал этот страх в их глазах), что так он ни разу на это и не отважился. А потом корил себя… за Жана де Сибура… за Жана Рея… Хотя… война же! А на войне, как на войне.

Им положен был один из лучших рационов Советской Армии. Новичкам, приходившим в полк, ветераны поясняли: все хлебные районы у России захватили боши! Тяжко небось во Франции, но разве так, как здесь? Капитану де Панжу в самую лютую распутицу первой весны пришлось отправиться на поиски пропавшего где-то между Орлом и Ельней младшего лейтенанта Александра Лорана. Уже, однако, пахали. У него перевернулось сердце: впрягшись в плуги, пахали женщины и дети. С высоты в полсотни метров он мог разглядеть даже лица: останавливались, не зная, бросаться в кусты или приветственно взмахнуть рукой. Свой, свой, вон звездочки на крыльях, хотя и странно окрашен нос. Капитан летал, высматривая Лоранов «як», наконец, заметил, сел посреди деревни и тут же был зван к чаю. Номер рациона-угощения определить бы он затруднился, но одно ему было ясно: на стол несли последнее. Лоран прожил тут четыре дня, сажая картошку, сея хлеб.