В один из этих дней — кончался июнь — командир 18-го гвардейского авиаполка полковник Анатолий Голубов сбил «мессершмитт», но, подожженный зениткой, до посадочной полосы уже не дотянул… Поздно! Самолет объят пламенем. Голубов сделал то последнее, что ему оставалось сделать: он снизился, уменьшил скорость и выбросился без парашюта. Переломанного, но живого, его на носилках проносят мимо выстроившихся летчиков 18-го полка и «Нормандии» — вместе они и входят в 303-ю истребительную авиадивизию под командованием генерал-майора авиации Г. Н. Захарова. Редкий случай, когда журнал позволяет себе явно возвышенные слова, да еще в восклицательных интонациях:

«Какая сила в этом человеке! С такими командирами Красная Армия побеждала и победит!»

«Какая сила в этом человеке! С такими командирами Красная Армия побеждала и победит!»

Через полгода полковник вернется и снова полетит в небо в паре с французским летчиком. Пройдут два месяца, и почти так же, с разорвавшимся парашютом, из горящего самолета прыгнет Пьер Жаннель. Он упадет в самую гущу наступающих советских танков. Его, как Голубова, «по частям» соберут в Москве, и он тоже всем будет доказывать — и докажет, что должен вернуться в полк. «Наш Голубов», — мог бы смело написать в журнале де Панж.

«Если в течение предыдущей войны пехота не поспевала за танками, то сейчас авиация не поспевает за пехотой…»

«Если в течение предыдущей войны пехота не поспевала за танками, то сейчас авиация не поспевает за пехотой…»

Очередная стратегическая дискуссия во «французской избе»? Да. И она совершенно к месту. В июне-августе сорок четвертого три Белорусских и 1-й Прибалтийский фронты пробили в германской линии обороны четырехсоткилометровую брешь, устремились в нее и, не давая фашистам вкопаться в землю, развив мощное наступление, молниеносным шагом вышли к западным границам СССР.

Два дня в июле остались в полковой памяти особенно отчетливо. Один был облачен и хмур, другой солнечен и ясен. В первый день произошла нелепая и страшная трагедия, во второй же день вроде бы ничего не произошло. Однако два эти дня разделяет нечто куда большее, чем метеорологические условия и событийная хроника.

15 июля 1944 года погибли де Сейн и механик Белозуб, которого де Сейн звал «философом» и который прибыл в группу год назад.

«Какого прекрасного товарища потеряли мы, жизнерадостного и неистощимого на выдумки, простого, искреннего и честного! Вторая эскадрилья понесла тяжелые утраты: две недели назад пропал без вести де Фалетан, сегодня погиб де Сейн. Лейтенанты Соваж, Шик и Лебра хоронят нашего товарища в Дубровке, тогда как в Микунтани мы, построившись в каре по приказу полковника Пуйяда, отдаем погибшему последние почести минутой молчания. Наша новая база удалена на запад на 400 км… Сверху было видно, как вдруг оборвалась монотонная и бескрайняя, так, что не охватишь глазом, русская равнина, по которой мы прошли с Волги. Мы даже не в силах сдержать рукоплескания, увидев собор из красного кирпича, окруженный живописной лужайкой». «16 июля. Изнурительная жара. Мы расположились на большой ферме, крытой черепицей. Это часть огромной частной усадьбы. Посреди фермы — выложенный камнем колодец, с водокачкой, «как во Франции»… Окрестности холмистые, перелески и поля; горизонт ограничен 500 метрами. Живут здесь поляки, среди них много молодых людей. Мы им очень симпатичны. А от них то и дело слышим вопрос: «Будут ли у нас колхозы?» Мы снова вступаем в контакт с миром индивидуализма…»