— А обо мне она говорит?

— Она нервничает.

— Бедный ребенок!

— Ну, ладно! Так мы едем?

— Как? Прямо сразу, даже не отдохнув?

— И ты хочешь, чтобы я отдыхала! Ты меня плохо знаешь. Разве я когда-нибудь устаю?

— Есть поезд в девять тридцать две.

— Годится! Закрой ящик, а то я окосею, глядя на него. А что это за камешки там?

— Кварц попадается. Мы вынуждены были работать очень быстро, надо было торопиться. Некогда выбрасывать. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что они ничего не стоят, а место занимают.

— Тут уж я ничего не могу поделать!

«Вот это аппетит! Ненасытная утроба! И это после того, как оказалась без су!» — отметил про себя Феликс.

Закрыв лицо платком и надвинув на глаза капюшон плаща, Синий человек почти бегом покинул отель «Фраскати», сел в экипаж, который окружными путями доставил его на вокзал, и ввалился в купе спального вагона.

Жан-Мари, Беник и Ивон тоже сели в этот состав, но предпочли купе, где можно было свободно разговаривать и не запрещалось курить.

Пассажирский поезд медленно, к великому неудовольствию нетерпеливой мадам Обертен, вразвалочку тронулся с места.

В Париж!

Чтобы кое-как скоротать время, бакалейщик рассказывал жене о невероятных приключениях, опасностях, неожиданных спасениях и, кажется, сумел заинтересовать ее.

Прибыв в Париж, они тут же отправились на улицу Ренар. Все магазины были закрыты. Перед глазами Феликса все еще стояли величественные картины бразильской природы: первозданные леса, исполинские деревья, божественные цветы и палящее солнце. Его физиономия приняла кислый вид. В этой клоаке[434] Феликс провел худшие дни своей жизни.

Ящики затащили в квартиру. Моряки с грехом пополам устроились в комнатах, некогда принадлежавших служащим фирмы.

Обертен вынужден был извиниться, он уверил друзей, что это ненадолго. А потом, утомленный бессонной ночью и путешествием в поезде, крепко заснул.