Лука самолюбиво засопел:

— Что ж я, один не справлюсь? Он по левой и не ходит, а мне не доверяют, вроде Эдика.

— Я не хотел обидеть, но где двое — там вернее.

— Ну ладно, поглядим.

— Александр Александрович, а когда его ночная смена?

XIV

XIV

Пока шел этот «совет», Эдик без особых предосторожностей ввел Липу на второй этаж, открыл дверь в свою комнату.

В комнате, чисто прибранной, обстановка была убогая. Стол обеденный на тяжелых ногах, диван, двуспальная железная кровать с никелированными набалдашниками, шкаф, комод, буфет. На стене единственная фотография: обрюзглый человек с такими же волнистыми волосами, как у Эдика.

— Мой отец, — небрежно бросил Эдик. — Мало ему было, что водки выхлестал целые цистерны, так он по две пачки папирос жарил в день. И изжарился. Сперва ноги отказали. Потом инфаркт. Потом поджелудочная. Был кочегаром, вылетел в трубу сорока двух лет. Ну ладно, чего о нем…

— А что это за спичечные этикетки.

— Да это я для смеху собираю! У меня их вагон и маленькая тележка. Ну, иди ко мне. Нет, погоди-ка, музычку-то обещал! — Он поставил проигрыватель с долгоиграющей пластинкой на подоконник и включил довольно громко.

— Ты что, глухой? Зачем так орет?

— А чтобы знали, я — дома! — и прибавил громкость.

— Чудак! Сейчас придут!

— Ни разу еще ко мне не совался никто. Ко мне сунешься! А ну раздевайся, стерва! — и он ударил ее по щеке. — А ну, сука! — и он ударил еще сильнее. — Живее!

У ворот дома судачили соседки, осуждая Эдика. Жильцы, выглядывая из окон, ругались, слушая, как со второго этажа обрушивается джазовая музыка.

— Хоть бы укатывал на своем поезде скорее!