Яковлев понаблюдал, как его сподвижники опоражнивают бутылку с водой и стал углубляться в лес.

А через час примерно Брандт стоял перед начальником отдела СД и разводил руками. На самом деле, он же не утверждал, что этот «Иван Иванович» обязательно придет на условленную встречу. Бравады хватило, видно, на один раз, второй встречи струсил.

Молодой, узколицый штурмбанфюрер СС усмехнулся и не очень деликатно поправил Брандта:

— Он не струсил, господин редактор. Просто оказался умнее вас.

Слышать такое было неприятно. Брандт дергал носом, отводил взгляд. Штурмбанфюрер поднялся со стула, добавил к сказанному:

— Будущее ваше крайне незавидно. Сожалею, но помочь могу только советом: уносите ноги. Хотя бы на время.

Сказал это и ушел со своей челядью.

Снова, спасибо ему, выручил бургомистр Родько. Звонил кому-то в Минск, доказывал, что творческую командировку редактора в Германию нельзя откладывать. С ним согласились, и Брандт исчез из поля зрения витебчан на длительное время.

Вернулся он в начале ноября уставшим, задерганным, но внешне марку выдерживал, не куксился. Бодрило то, что по улице круглосуточно фланировал парный патруль, что эти проклятые «ворота» в линии фронта, через которые красные шастали туда и обратно, накрепко заперты, что так называемую Россонскую республику — партизанскую зону — несколько ужали, вытеснили банды за правый берег Дриссы.

Александр Львович стал реже взбадривать себя коньяком, засел за обработку материалов, собранных во время поездки по Восточной Пруссии. Первая статья под названием «Это мы видели сами», сверстанная подвалом, появилась в «Новом пути» 18 ноября 1942 года. Начиналась она лихо:

«Вражеская пропаганда старается представить условия жизни наших работников в Германии ужасающими…»

«Вражеская пропаганда старается представить условия жизни наших работников в Германии ужасающими…»

Далее шли факты, напрочь опровергающие «вражескую пропаганду». Оказывается, в Германии нет русских, которых бы насильно угнали туда. На хлебных нивах, в рудниках, на строительстве дорог работают сплошь сытые и безгранично счастливые добровольцы.

Поначалу перо Брандта несколько спотыкалось. Как бы там ни было, Александр Львович все же сознавал, что, когда писал, нет-нет да вспыхивали стыдливые мысли и рука подрагивала. Но слабые укоры совести скоро пригасли. Все черное, что выдавалось за белое, стало казаться поистине белым, даже без крапинок.

Через четыре дня снова подвал: «В саксонской деревне». Мерзость так и перла из творческого воображения Александра Львовича: