Сотрудники госбезопасности закуривают и угощают сигаретой и Инге, хотя она не просит об этом. Агенты ведут себя так, словно все происходящее находится в порядке вещей и не требует никаких объяснений. Они обсуждают фильм, который идет на этой неделе, хвалят игру актрисы, исполняющей главную роль. Инге кажется, что они на что-то намекают, говорят шифрованными фразами, но на самом деле это всего лишь обычная болтовня для того, чтобы скоротать время. Если подопечная пытается встать, то чья-либо рука сразу осаждает ее, и она остается сидеть, задавая вопросы, на которые никто не собирается отвечать.

Внезапно раздается стук в дверь. В замке снова поворачивается ключ, и в магазин заходит какой-то мужчина с растерянным лицом. Его лоб покрыт бисеринками пота, в глазах читается неуверенность – туда ли он вообще попал? Инге встает, и на сей раз ей никто не препятствует.

Кто это такой? Лицо мужчины ей чем-то знакомо, хотя годы сильно изменили его. Где она его видела?

Уже немолодой, но стройный и жилистый человек прокашливается и произносит:

– Ну вот.

Что «ну вот»? Что здесь происходит? Ему никто не отвечает. Может, это палач?

– Значит, я забираю госпожу Шульц.

Этот человек с бесцветным голосом не похож на сотрудника Штази, хотя по большому счету ничего нельзя утверждать. Какие конкретные приметы имеют сотрудники Штази? Мужчина поворачивается. Почему на его лице написаны растерянность и смятение?

– Госпожа Инге Шульц?

– Да…

– Пожалуйста, пройдемте со мной.

Откуда-то она знает этого человека и напрягает память, чтобы вспомнить откуда?

Инге делает несколько шагов в его сторону, и три соглядатая из Штази относятся к этому благосклонно. Они совершенно не возражают. Мужчина протягивает руку, но Инге не отвечает на этот дружественный жест, и рука мужчины повисает в воздухе.

– Госпожа Шульц, я приехал за вами. Пожалуйста, следуйте за мной. Вы можете мне доверять.

Я не знал, что говорить. Каждую секунду я ожидал, что случится нечто непредвиденное, что вся эта хрупкая зыбкость момента разрушится и полетит в тартарары. Наверное, я должен был твердо сказать себе: я – Александр фон Брюккен, и никто не может причинить мне вреда, иначе между нашими государствами разразится война. Но что я должен говорить Софи? Я видел, что она напугана до смерти. И тем не менее благоразумнее было не вываливать ей сразу всю правду. Хотя, честно говоря, я и сам не знал, какую именно правду выбрать. Очевидно, она уже приняла на грудь: ее ноги неуверенно заплетались, однако голова оставалась ясной.

Я посадил ее на переднее сиденье моей машины. Автомобиль стоял в тесном гараже на территории магазина. На улице уже стемнело.