Светлый фон

– А ты можешь так написать? – Она испытующе смотрела на меня.

– Нет. Не сразу. Я никогда, не изучал равеннский канцелярский почерк, но я мог бы – если попрактиковаться некоторое время. Это как изучение новой музыкальной пьесы. Надо разделить целое на элементы и изучать их фрагмент за фрагментом. Уходит куча времени, но, когда осваиваешь базовые приемы, совершаешь резкий прорыв.

– Тогда покажи мне почерк, которым ты владеешь.

– Вот… – Я наклонился над книгой в кожаном переплете, лежавшей на столе в открытом виде. – Это Часовник – своего рода справочник по молитвам, такую книгу мог иметь знатный человек. Их сохранилось довольно много. Этот тип письма называется каролингский минускул. Профессиональные каллиграфы осваивают его одним из первых, так как это своего рода образцовая система. В конце 700-х годов из пределов королевства Карла Великого этот почерк стал распространяться по всей Европе, потому что – взгляни, ты сама увидишь – он был более собранным и регулярным, более простым для чтения, чем все остальные. Можно сказать, что это была одна из первых попыток стандартизации – ответ на твой вопрос о равеннском канцелярском письме, если хочешь.

– Этот почерк очень красивый. Я даже могу что-то прочитать: admirabile est nomen. И взгляни на эти иллюстрации, – она осторожно провела пальцем по краю пергаментного листа. – Они все еще яркие – должно быть, на одну картинку уходили недели работы.

admirabile est nomen.

– Для иллюстраций они использовали специальные краски. Вот эта голубая – лазурь. Ее привозили из Персии, это был самый дорогой пигмент из всех тогда известных: цвет небес и одежды Богоматери. А что касается времени – да, над иллюстрациями работали подолгу. Но это был труд особых мастеров – не тех, кто писал текст.

– А ты будешь иллюстрировать стихи?

– Нет, – улыбнулся я. – Я только стилизую и украшаю инициалы первых строф. Иллюстрации заняли бы у меня год или два, не меньше, – если бы я решил сделать их для всех тридцати стихотворений. В любом случае, для Донна это не подошло бы. Он должен быть строгим и черно-белым, твердым и непоколебимым. Но последняя вещь, над которой я работал, – сонет Шекспира – была иллюстрирована: купидоны и все такое.

– А как называется почерк, который ты используешь сейчас? Готический бастард или как ты говорил?

– Бастарда. Он называется бастарда. – Я прошел вдоль полки и достал несколько книг. Это был настоящий рай для каллиграфа: рустикальный романский маюскул, полуунциал, курсив полуунциал, новый романский курсив; потом нечто похожее на равеннский – может быть, меровингский канцелярский; причудливый тип письма, который я раньше никогда не встречал;[111] множество примеров «литера документалис понтификалис»[112] – специально разработанного для документов папской курии; и так да лее, и так далее. – Я не могу найти образец бастарды, – признал я через некоторое время. – Но я только что заказал несколько книг, где он должен быть. Так что я покажу его тебе чуть позже, если отец Седрик не похитит тебя и не запрет в келье, чтобы вечно наслаждаться тобой. Или, хуже того, не заставить тебя исповедаться.