– Да, но ты ведь выиграл, правда? Разве нет?

Она развернулась спиной к ограждению, и мы постепенно продвигались вперед, пока не достигли широкой окаймляющей доски, которая шла вдоль всей арены вплоть до величественных ворот смерти в дальнем конце Колизея. Мы остановились близко к центру и огляделись.

Когда мы возвращались, она сказала:

– А еще он говорил о твоей матери.

– Что о моей матери?

– Что она была актрисой. Что у тебя есть фильмы с ее участием, но ты никогда их не смотришь. Поэтому у тебя нет видеомагнитофона или…

– Нет. И откуда, черт побери, Седрик знает, смотрю я или не смотрю фильмы моей матери?

– Предполагали, что она станет настоящей звездой, не правда ли – незадолго до ее смерти?

– Да. Это так.

Мы молча шли следом за тысячами американских кроссовок, по ступеням Колизея и вдоль галереи, а потом оказались на самом солнцепеке, примерно посередине выступа-террасы. Мы сделали полукруг, обнаружили пустую, полуразрушенную каменную нишу и там уселись, прижавшись спинами к железному ограждению. Я открыл сумку и достал сэндвичи, трофеи утреннего набега на рынок: свежий хлеб, помидоры, пучок базилика и оливки, а также священная prosciutto di montagne [114]. Мы перекусили, воображая, что смотрим на торжество смерти. Расстояние от нашего места до песчаного покрытия арены казалось сверху гораздо большим, чем снизу.

– За неизвестных матерей, – провозгласила она.

Мы чокнулись бутылками с водой:

– За неизвестных матерей.

Место, выбранное бабушкой для встречи, оказалось неброским, семейным, накрытым полосатыми тентами рестораном, занимающим одну из сторон маленькой площади возле Театро Марчелло.[115] Двойные кусты розмарина в огромных горшках обрамляли вход, а ножки столиков носили следы поспешного ремонта. И хотя заведение находилось за углом от дома, где она снимала квартиру, а мы прибыли точно в назначенное время, ни бабушки, ни профессора Уильямса не было видно.

Я назвал имя бабушки женщине, которая вышла нам навстречу, улыбаясь так широко, словно я рассказал ей смешной анекдот, который она не вполне поняла. Миссис Джексон всегда занимает столик в углу, сообщила она, ближайший к фонтану.

Мы сели, а женщина принесла хлеб, оливки и тарелку маринованого чили. Мадлен принялась за чили, как будто никогда не ела ничего вкуснее, а я взял написанную от руки карту вин и пытался вспомнить, что предпочитает бабушка.

– Думаешь, сортов оливок столько же, сколько сортов винограда? – поинтересовалась Мадлен.

– Без сомнения.