— Ах, милое мое дитя, нет никакого средства против смутного беспокойства, которое не могу даже выразить словами… Напрасно я призываю на помощь логику, тоска моя только возрастает. И ты отлично знаешь, что при этом я вовсе не впадаю в панику, что лесная жизнь достаточно меня закалила!

Эта нетерпеливость, вполне естественная в момент наивысшего душевного напряжения, когда вся семья должна была вот-вот объединиться после долгой разлуки, поразила Робена. Выражение его лица не изменилось, однако неотвязчивая тревога, поразившая супругу, невольно передалась и ему. Бездействие томило. Он порывался вдаль, ему хотелось энергично грести, лететь по волнам, чтобы сократить расстояние, казавшееся уже совсем незначительным. Время суток и состояние атмосферы, к сожалению, не позволяли немедленно продолжить путь. Следовало подождать, по крайней мере, до трех часов.

Эжен молчал. Эдмон не знал, что сказать. Каждый пытался найти какое-нибудь развлечение, но безуспешно. Оно само представилось, и очень скоро. Тревожный крик чем-то напуганной птицы раздался в нескольких шагах за лианами. «Мар-рэй! Мар-рэй!»

Инстинкт охотника тотчас же взыграл у Анри. Он схватил двустволку крупного калибра, купленную в Кайенне, быстро ее зарядил. Послышалось резкое хлопанье крыльев, и две большие птицы, снявшись с места, пулей пронеслись над поляной.

Один за другим прозвучали выстрелы, и оба пернатых, сраженных метким охотником, тяжко рухнули на землю. Выстрелы отозвались дальним и весьма странным эхом. Как будто в унисон с ружьем молодого человека раздался вдалеке приглушенный взрыв.

Вообще-то подобные происшествия — не редкость на Марони, которая служит главным средством сообщения с Верхней Гвианой. И все же случившееся было не столь обычно, как могло показаться вначале.

Большой водный путь испещрен пирогами, которые везут провиант и доставляют рудокопов к золотым приискам. Этим путникам хватает забот, чтобы еще высматривать под палящим солнцем редкую в этих местах дичь. И негров, всецело занятых маневрированием на веслах, вряд ли способен охватить охотничий азарт.

Так что ружейные выстрелы звучали иногда лишь по воскресеньям, поблизости от рудников или плантаций. К тому же долетевший до робинзонов звук не очень напоминал ружейный, был не таким звонким, а по мощности превосходил его. Это скорее походило на подрыв золотой жилы, основательно нашпигованной зарядами. Тонко развитый слух ко всякого рода лесным шумам тотчас навел путешественников на эту мысль.

Эжен придерживался иного мнения. Он полагал, что его юный брат и Никола, в восторге от встречи с родными краями, объявили о прибытии ружейным залпом. Это заявление решительно отвергли, однако Эжен продолжал упрямо настаивать на предложенной версии, желая развеять всеобщую тревогу. И в конце концов пылкое красноречие юноши слегка успокоило его мать.