У Никола, который читает это письмо через мое плечо, покраснели глаза от слез при мысли о всех вас. Он настолько забылся, что бормочет по-креольски, как некогда наш добрый Казимир: «Истинная правда, так оно и есть…»

Что касается меня, то мою грудь теснит, дыхание перехватывает, и в глазах все плывет, когда я воскрешаю в памяти ваши лица и произношу вслух имена, чтобы создать на какое-то мгновение иллюзию вашего присутствия. Мама, папа, Анри, Эдмон, Эжен, я вижу вас, говорю с вами, слышу ваши голоса. Я даже не стыжусь признаться, что маленький робинзон прослезился, думая о дорогих существах, которые ждут его там, в милой нашему сердцу Гвиане.

Не хочу завершать письмо, не рассказав вам об одном трогательном эпизоде из здешней жизни. Вся заслуга принадлежит Никола, вы же знаете его благородное сердце и деликатность чувств.

— Пошли, — сказал он мне позавчера утром.

— А куда? — поинтересовался я.

— Это секрет. Доверься мне, ты останешься доволен.

Мы отправились пешком из нашего отеля на улице Вивьенн и довольно долго добирались до переулка, расположенного по другую сторону Сены.

Перед нами оказался большой, весьма обшарпанный дом. Мы поднялись по длинной и темной лестнице с мокрыми ступеньками. На шестом этаже Никола остановился, его состояние было близко к обморочному.