Вопросы эти возникали в умах далеко не каждого гражданина. Не принято было и обсуждать их между собой, даже в кругу близких друзей, родственников. Каждый имел усеченную, а порой и лживую информацию и надеялся на светлое будущее, осуждая плохое и мечтая о лучшем. Но разве в одиночку перевернешь мир, поставишь все с головы на ноги? Новиков поймал себя на том, что все эти мысли крамольные и тут же постарался отбросить их.

Будь что будет! И вдруг опомнился: это же лозунг трусливых и беспринципных людей. Но ведь и разум, и мудрость народные должны когда-нибудь восторжествовать и сказать свое слово… Цель ясна — построить коммунистическое общество! О нем мечтает трудовое население планеты с древнейших времен. Но ведь потребуется для этого ровно столько времени, сколько надо, чтобы изменить самого человека, его психологию. А изменится ли она?..

Новиков старался представить себе, что думал о своем преемнике Сталин, но ответа не находил. И тогда мысль в который раз перекинулась на Антона Буслаева. Не виноват он ни в чем! С ходу направился к генералу Петрову. Вошел в кабинет решительно.

— Игнат Пантелеймонович, отдайте приказ изменить меру пресечения «арест» и передайте Буслаева мне на поруки.

— Ты часом не рехнулся, полковник? — выпучил глаза генерал.

— Без него мы завалим разработку шпионов, которых осталось взять с поличным. Ни меня, ни вас за это не похвалят.

— Мое слово — закон! И изменять решение я не намерен.

— И все-таки прошу вас. Дело очень ответственное.

— Тебя что, полковник, развернуть кругом и шагом марш?

Новиков развернулся на выход из кабинета.

— Отставить! — раздалась команда. Новиков решил, что генерал одумался, остановился. — Пока Буслаева не приставили к стенке, полковник, направь к нему в тюремную камеру толкового оперативника. Пусть выведает у него все, что он замышлял в отношении реализации агентурного дела «Альбионцы».

— Но ведь по-человечески….

— Преступник — не человек! — резко прервал генерал Новикова. — Все! Выполняй, полковник, мое приказание!

Солнечный луч, проникавший в камеру через зарешеченное предпотолочное оконце освещает лишь нары и сидящего на них человека со смуглым, заросшим черной щетиной лицом, оттого неопределенного возраста. Все эти дни он был молчалив. Сегодня же, видимо, освоившись, проявил словоохотливость. Спросил:

— За какие грехи тебя здесь держат, братишка?

— Грехи, — ухмыльнулся Антон и вздохнул. — Если бы был грешен… — Подумал, как далеко видела мама, предупреждая об опасности.

— Страшно, — посочувствовал сокамерник в задумчивости. — Впрочем, сейчас сажают и ни за что. Лучших людей гноят в тюрьмах, расстреливают. Но ведь так и род человеческий можно извести, сливки народа уничтожить. Останутся на свете одни дебилы, крысы, да тараканы с клопами.