Скоро разъяснилась внезапная задержка в пути чужака — петляющая меж распадков тыловая грунтовка, которую Пушкарев мгновение спустя нащупал ногами. Видимо, пришелец, прежде чем пересечь безлюдную и оттого опасную вдвойне лесную дорогу, решил хорошенько осмотреться.

Лучшего момента для рывка трудно было дождаться, и Пушкарев, уже не опасаясь, что запнется о случайный корч, что наделает шуму и спугнет пришельца, отчаянно бросился вперед, в несколько прыжков одолел разделявшее их расстояние.

— Руки! — хриплым, незнакомым самому себе шепотом скомандовал он чужаку. — Выше, выше. И не рыпаться!

Желтый балахон задержанного неуловимо для глаза качнулся в сторону, будто его колыхнуло ветром, и по локтю Пушкарева скользнула холодная ледышка, ожгла, перехватив на время какой-то важный нерв и обездвижев руку… Он догадался, что́ это могло быть, что ледышка вовсе тут ни при чем. Не дожидаясь повторного взмаха руки чужака, Пушкарев с разворотом, как учили, выбросил ногу, метя литой резиновой подошвой сапога в голень противника.

Теперь чужак охнул и подломился от неожиданной боли, выронил нож. Мыча и корчась над плотно укатанной грунтовкой, он пробовал восстановить прежнее равновесие, вернуть утерянный маневр.

Однако Пушкарев, все еще испытывая странный горячий зуд в теле, держался настороже. Не приближаясь до опасного расстояния, он выжидал, и лишь когда увидел на уровне своего живота обнаженную набыченную шею, сложил для последнего сокрушительного удара обе руки кверху… В этот момент вдоль грунтовки, ошеломив, буквально из ничего вспыхнул нестерпимо яркий свет, разделив ночь пополам. Затем нереально и замедленно, как во сне, вдалеке сочно клацнула металлом дверца машины, разнесся скорый топот сапог и раздался учреждающий звонкий голос… Но сложенных и занесенных для удара рук уже было не остановить, и они, по инерции довершив замах, обрушились на бугром выперший шейный позвонок чужака…

Шофер тревожного газика, чуть-чуть не успев добежать и чем-то помочь, остановился перед поверженным, лежащим у ног Пушкарева.

— Готов! — сказал он восхищенно. — Классный удар. Ништяк. Где наши?

— Бегут… — Пушкарев вяло, опустошенно показал назад. Просипел сухим горлом, одолевая одышку: — Наверно, скоро здесь будут.

Шофер хохотнул, как показалось Пушкареву, некстати. Спросил:

— А чего ж ты его кулаком, Пушкарь? Чего не автоматом? Мог бы и промахнуться. Вон какой бугай…

Пушкарев поднял на водителя, чей контур фантастически высвечивали из-за спины горящие фары машины, мутные, плохо видевшие глаза: не понимал, не улавливал смысл слов.