— За борт! — с каждой секундой сатанея, неистовствовал Рыжий, готовый в любой момент нажать на курок. — Быстро прыгай! Считаю до трех. Раз…

«Джек или как там тебя» поудобней, насколько позволяла болтанка, скрестил на груди руки, демонстрируя полное презрение, более того, полное равнодушие к Рыжему. Нет, он не подгонял события. Он был терпелив, потому что знал истинную цену терпению, и умел ждать. И он ждал…

— Два…

Джек закусил губу, потому что едкая тошнота подступила к самому горлу, и унизиться перед Рыжим в такую минуту, стравить, как все люди, которых внезапно захватил и уж который час бессмысленно мотал посреди пучины крутой шторм, ему не хотелось.

— Ну, молись богу, чужак: три…

Трижды за короткий срок он видел один и тот же сюжет, и трижды вздрагивал, кляня в темноте ночи так неудачно сложившуюся ситуацию и свою память, способную цепко ухватывать не только суть, но и мельчайшие детали, чудом не выветрившиеся из головы после всего, что произошло.

Дурацкий эпизод с пистолетом, мешая спать и копить силы для будущей нелегкой борьбы за жизнь и свободу, каждый раз назойливо, с незначительными вариациями, возвращался, и его натренированный мозг сейчас был бессилен что-либо изменить, впервые не повиновался ему, так же как и его универсальная память не способна была отторгнуть, пренебречь совершенно не нужными в данный момент подробностями вроде хрящеватого алебастрового носа Рыжего и его ржавых пигментных пятен, похожих на коровьи лепешки.

Рыжего больше не существовало, и о нем следовало тотчас забыть, как забывают о сношенных, еще недавно таких удобных башмаках или отслужившей свой срок сорочке. В конце концов, Рыжий сам себя наказал, собственной рукой подвел черту под своей бог знает какой нудной жизнью.

«Бедняга, он даже не узнал напоследок моего настоящего имени. «Джек»… Так называют дворовых псов, когда лень искать более приличное имя. Велика честь…»

Приказывая себе забыться, не думать о пустяках и уснуть после растревожившего его видения, он плотно сомкнул веки, ощущая глазными яблоками их припухлость и тяжесть — следствие недавнего неимоверного напряжения.

Жесткий ворс казенного одеяла (где только их вырабатывают!) тоже не располагал к неге и сну, натирал шею и лицо, так что он вынужден был сменить найденное раньше удобное положение, перевернуться с бока на бок.

Всякое лишнее движение тянуло мышцы, причиняло боль. Но стоило утихомирить тело, убаюкать себя и погрузиться в сон, как воспрянувший из небытия Рыжий снова принимался выцеливать его лоб, тараща свои блеклые, выцветшие глаза на обреченную будто бы жертву, и Джек, с трудом удерживая себя на грани яви и сна, натужно улыбался, чуть ли не вслух говоря: «Напрасно стараешься, дядя! Прежде чем взять в руки оружие, надо хорошенько его изучить. Неандерталец! Не про тебя ли сказано: «Оружие в руках дикаря — дубина»?»