– Я не боюсь наказания.

– Погоди, мы еще не приехали.

Поезд остановился, и Уцюань рывком поднял Бабочку на ноги.

– Мы на станции Хуаинь, – прорычал он. – Шагай, ублюдок.

Днем они взбирались по крутым склонам Хуашань и под вечер добрались до Храма Южного Пика. Насколько отличалась жизнь монахов-даосов от мирской суеты! Чистый воздух; земля, свободная от грязи, отбросов и разлагающихся трупов. Величественные силуэты древних сосен четко прорисовывались на фоне туч. Водопады ревели, низвергаясь с головокружительных утесов. Черными точками в небе парили ласточки и журавли; пичужки веселым чириканьем наполняли все вокруг. Несмотря на бедность и преклонный возраст, храмы и монастыри хранили свою извечную чистоту, неподвижно замерев на склонах. Душа Сайхуна наполнилась щемящим ощущением упорядоченности и спокойствия здешнего бытия. Что-то в его сердце наконец угомонилось и расслабилось.

Войдя в храм, он услышал знакомое с детства пение монахов и изумился – насколько волнующим показалось ему сейчас то, что он искренне ненавидел ребенком! Он вдохнул мягкий и прохладный воздух, ощущая тонкий аромат камфоры и сандалового дерева. Как все-таки приятно возвращаться!

Его старый учитель и ученики сидели плечом друг к другу в главном молельном зале, словно судьи.

Сайхун, Уюн и Уцюань опустились на колени. Заметив полное пренебрежение Бабочки, Уцюань дернул за веревки, которыми были связаны колени Бабочки, и силой заставил его преклонить голову.

Наступила полная тишина.

Великий Мастер знаком предложил им перейти в маленькую комнату, которая примыкала к главному залу. Это была обыкновенная келья без каких-либо украшений и утвари, с единственным окном и крошечным алтарем. Обычно монахи отдыхали там между ритуальными служениями.

Вслед за Великим Мастером в комнату вошли только два служки. Великий Мастер подошел к Бабочке и, ничего не говоря, впился в него пристальным, тяжелым взглядом. Несмотря на связанные за спиной руки, Бабочка стоял с гордо и презрительно поднятой головой.

Многозначительная тишина электрическими разрядами покалывала тело Сайхуна. Он не удержался и посмотрел на Бабочку. Оранжевый полукруг заходящего солнца светил Бабочке в спину, отбрасывая пурпурные тени на лицо. Пот, стекая после трудного восхождения по лицу Старшего Брата, оставил у него на щеках мутные полосы; несколько прядей непослушно упали на лицо. Сайхуна интересовало, о чем думает Бабочка, испытывая силу своей воли в немой схватке с тем, кто вырастил его из крохотного найденыша.

В отличие от прибывших, чья одежда была грязной и изношенной, Великий Мастер был облачен в безупречное черное одеяние. Складки одежды спадали ровно и изящно, чистая шапка была надета просто безупречно. Белая борода резко контрастировала с темной одеждой, но ни один волосок на шлове не выбивался из прически. О чем думает сейчас учитель? – гадал Сайхун. Чувствовал ли он сожаление от того, что его приемный сын дошел до такого? Или это была просто ярость, грусть, горечь? Может, он простит Бабочку?