Медитация происходила по своим собственным геометрическим законам. Психические центры тела находились на прямой линии, и каждый из них обладал своим собственным цветом и внутренней системой деятельности. Энергия струилась по определенным линиям, наполняла меридианы. Линии движения соединялись с точками. Вся энергетическая сеть ожила, сверкая от высочайшего напряжения. Внутри структуры наметилась определенная последовательность. Еще немного – и началось раскрытие.

Чтобы направлять поток энергии, Сайхун в точности выполнял предписание мастеров. В повседневной жизни сама энергия и расстояния между отдельными точками тела и разума постоянно изменяются. Теперь же он придал структуре своей личности определенную форму; так возникла концентрация. Энергия поэтапно поднималась и опускалась. Даосизм не признавал разделения между материальным и духовным, и Сайхун знал, что, начиная с физического, ощутимого, он обязательно перейдет к метафизическому – неощутимому.

Он почувствовал в себе силу. Каким удивительным, даже пугающим было это ощущение! Тело наполнилось уверенностью и сладким предчувствием опасности. Сайхун знал, что без медитации ему никогда не обрести духовной целосности. Лишь стараясь поднять энергию как можно выше внутри своего тела, он может обрести силу, которая потребуется ему в выполнении поручения Великого Мастера. Но геометрическая форма, которую он придал себе сейчас, не имела никакого отношения к морали, а сочленения меридианов и точек не были воплощением этики. Да, благодаря медитации он обрел силу; но при этом он осознавал, что выбор между добром и злом все равно придется делать самостоятельно. В медитации не было ничего такого, что могло бы сделать плохого человека хорошим. Она была оружием страшной силы, которое даже у добродетельных вызывало искушение. В этом и заключался «предохранительный клапан» медитации: таким образом она отлавливала недостойных.

Сайхун накапливал внутреннюю энергию, посылая ее все выше. Он осознавал растущую опасность – искушение проникнуть в сферы великой силы и огромных возможностей. Он заставил себя подниматься еще выше, в реалии, которые существуют выше сердца, туда, где внешний мир и земные ощущения теряют свой смысл и значение.

Повсюду царила неподвижность. Даже едва заметное внешнее движение могло нарушить этот зыбкий путь, порвать тонкую светящуюся нить. Наконец Сайхуну удалось прорваться через нижние врата черепа. Он коснулся Нефритового Стержня, проник в грот Лао-цзы, а потом его душа очутилась в океане золотого свечения. Он воспринял это свечение, словно жизнеутверждающее сияние солнца, как божественный огонь тысячи звезд; он охватил это свечение, растворился в нем, почувствовал к нему любовь. Он ощутил благословение и великое счастье, соприкоснувшись с богом, или добром, – какая разница, как назвать эту божественную, святую по своей сущности виду! Именно там он встретился с абсолютным покоем и бессмертием.