Свет в пещере немного усилился, и Сайхун вспомнил, что у него еще Остались обязанности. Он вспомнил расхожую фразу о том, что обязанности – это счастье живых. Обязанности берегут человека от полного паралича в момент, когда рядом появляется смерть, забирая ближних в мрак, откуда нет возврата. Сайхун аккуратно по очереди вынес стариков из пещеры, уложив нх поверх подготовленной поленницы.

Он обрызгал тела монахов кунжутным маслом, чтобы они легче горели. Потом у него вдруг появилась мысль: нужно подождать еще немного. Вдруг они очнутся? В конце концов, они выглядели так, словно просто спали. Нет. Он знал, что сейчас в нем говорит обычная сентиментальность. Два старых даоса покинули этот мир навсегда.

Он вернулся в пещеру, взял факел и поднес его к сложенным в штабель Дровам.

Вначале появился лишь мягкий, почти ласковый язычок пламени; но Через мгновение огонь начал жадно облизывать уложенные крест-накрест поленья. Еще немного – и оранжевые лепестки коснулись неподвижных тел. Вместе с занимающимся костром в Сайхуне росла паника. Он тяжело воспринимал вид горящих тел. Он даже поймал себя на желании выхватить трупы из огня. Все-таки стремление помочь бессильным людям, которым грозило уничтожение, было еще сильно в нем.

Вскоре тела начали тлеть, разгорающееся пламя сорвало с них одежды и тут же пожрало их. Огонь разгорался все выше. Древесина потрескивала, летели крохотные щепки, искры ураганом взлетали вверх и пропадали в раскаленных струях. Дым клубился все сильнее, и Сайхуну даже пришлось отодвинуться от нестерпимого жара. Он сел, глядя в огонь. Багровые отсветы первыми возвестили о приходе утра. В тот день птицы молчали.

Через два дня Сайхун собрал пепел погребения, размолол останки костей и рассыпал прах по окрестному лесу. Потом он вернулся в пещеру и аккуратно уничтожил все следы своего пребывания. Свидетельства огненной смерти он смыл с равнодушной поверхности камней. Весь путь казался бесследным. Два человека ушли из жизни так, словно их никогда и не существовало. Сайхун стоял на крутом уступе скалы и глядел поверх серебристой пелены тумана. Ему вдруг показалось, что вся его жизнь была одним сном. Существовали ли в действительности Великий Мастер, оба служки, Бабочка и даже он – воин, актер, отшельник? Больше того: кто задал этот вопрос?

Это был он, – он, который сбился с этого Пути, но, по крайней мере на время, вновь обрел его. Следовать Дао значило воссоединить с ним, постоянно отметая сомнения, чувствительность и все остальное, мешающее этому единству. Всю свою жизнь он должен был справляться с трудностями, которые ему навязывал его родовой клан, а еще с хитростью и непостоянством его собственной натуры, со своим желанием сражаться, с увлеченностью красотой и ненавистью к дисциплине. Каждый раз он подчинялся, теряя при этом свою связь с Дао; и когда он предпочел Хуашань шанхайские улицы, он ничем не отличался от Бабочки, который впал в немилость.