Мышонок подошел к Грише, они о чем-то пошептались. И Мышонок протянул шкуру Юре:

— Бери, не жалко…

— Это не мне, Мышонок, это Умару, — сказал Юра.

— Какой я тебе Мышонок! Я — Машенок! Слушай сюда! Я прошел огонь, воду и медные трубы. Работал в цирке и в порту. Был у анархистов. Меня сам батько Махно боялся. Два раза меня вешали, три раза расстреливали, я сто раз бежал с тюрьмы. Я психованный, если меня заведут. А для своего кореша я всю молдаванку выверну наизнанку. Давай пять!

Пальцы у Мышонка были как железные.

Юра помогал Умару варить бараний суп в трех ведрах. Много таких ведер кипело под деревьями. Юра подкладывал дрова, солил, пробовал и был очень горд своей поварской самостоятельностью.

Когда суп поспел, Юра получил, как все, большую жестяную кружку вина, краюху пшеничного хлеба и стал черпать вместе с Умаром из большой миски горячий, душистый, крепкий бульон и куски баранины. После обеда он лег под повозкой и сразу же заснул.

Его разбудило требовательное ржание Серого. День клонился к вечеру. Жеребец нетерпеливо рыл копытом землю и успел вырыть большую ямку. Юра поспешил к своему любимцу, гладил его по шее, тихонько называл ласковыми именами. Серый негромко ржал и, тычась атласными губами в руку хозяина, просил, чтобы его напоили. Юра повел его к реке.

Конь сунулся губами в журчащую воду в одном месте, в другом, пока не нашел тихое местечко, и стал с удовольствием, не спеша пить. Несколько раз он поднимал голову, вздыхал и снова пил и пил, пока не раздулся, как бочка. Затем, стоя в воде, потянулся к зеленой траве на берегу. Юра привязал длинную вожжу к дереву — пусть пасется. Затем привел буланого, напоил и его.

На открытых горных лужайках трава в июле уже сохнет, а здесь, в тени, возле воды, было еще много зеленой травы. На другой день Юра так же кормил обоих коней, не выводя из реки. Было ясно, солнечно, безветренно. Спали на траве солнечные зайчики. Доносившийся сюда шум лагеря не нарушал, а усиливал впечатление лесного покоя.

Возвращаясь с Серым в лагерь, Юра встретил Гришу-матроса.

— Слушай, Гриша! — зашептал он с жаром. — В Аджибее у кулаков отобрали охотничьи ружья-централки. Красота! Ну, зачем они партизанам? Возьми два ружья — себе и мне. Мы ведь охотники. Попроси командира.

— Э, нет, браток… Распоследнее это дело — на войне о своей прибыли думать, барахолить. Мы воюем не за новые штаны себе. Заруби это на носу!

— Ну, если так нельзя, то давай сами смотаемся в колонию и реквизируем у кулаков.

— Совсем сдурел! Мы не бандиты. У нас — кто грабит, того к стенке. Понял? Нет, ум у тебя еще короток, к папе-маме надо тебя отправить.