– Ну да, из наших, из русских. «ДДТ» любишь?

Ой, как здорово, что я заезжал к родным в Нетанию, а у них Вовка как раз оказался дома!

– «ДДТ» очень люблю, особенно «Осень».

– «Что такое осень, это ветер», – почти машинально затянул Михаил Романыч.

– «… Вновь играет рваными цепями», – подхватил я.

– «Осень, долетим ли, доползем ли до рассвета.

Что же будет с Родиной и с нами?» – хором пели отец и сын, при этом отец думал о своей нынешней вечной родине, на которой льется кровь, а сын… Хотел бы отец знать, о чем сейчас думает сын.

– Но ведь «ДДТ» никакой не рок, – авторитетно заявил я, пытаясь разобрать в уже стопроцентно сгустившейся тьме, где в ней прячутся широкие пологие асфальтовые ступени-терраски, по которым лежит наш путь мимо продмага домой.

– Папа, а Цоя ты любишь?

Ладно, пока он копается в археологии нынешней эстрады, всё нормально. Хуже будет, когда перейдем к современности.

– Я признаю гениальность Цоя, но он герой не моего романа.

– Да ты что, папа! – воскликнуло дитя. – А «Перемен, мы ждем перемен»? А «Звезда по имени Солнце»?

И, не дожидаясь моего восторга, затянул:

– «А над городом плывут облака…»

Но я перебил его:

– Мишенька, мне нужны диски с русским роком. Для одного очень хорошего человека. Он задушил араба-террориста, но тот успел ударить его ножом. Игорь чуть не умер. А теперь я хочу сделать ему подарок. Пусть слушает.

– Он еврей? – спросил Мишенька.

– А что, только евреи бывают хорошими людьми?

– Я отдам все свои диски, – объявил Мишка. Потом, помолчав, спросил:

– Папа, а ты Москву любишь?